Олег Таругин - Товарищи офицеры. Смерть Гудериану!

Вернувшись, заглянул на кухню: поручик уже покончил с бульоном и сухарями и сейчас допивал чай, глядя перед собой вконец осоловевшими глазами. Тщательно вымыв руки, присел напротив:

– Покушали? Вот и отлично. Давайте-ка по рюмочке крымского коньячку – недурственного, кстати, товарищ из Севастополя презентовал! – и на боковую. То бишь спать. Можете считать это исключительно врачебным предписанием, хоть я и не совсем доктор.

– Пожалуй, не откажусь. – Он определенно держался из последних сил. – Коньяк… какое замечательное слово… из прошлого. Прошлого, которого нет и уже никогда не будет.

– Да уж, – хмыкнул я, разливая янтарный напиток. – Ну что ж, Николай Павлович, давайте, что ли, за знакомство?

– С удовольствием. – Поручик поднял рюмку. – За знакомство и вашу неслыханную, поистине христианскую доброту! Право, я даже не думал, что все окажется столь легко. Просто постучал, поскольку идти мне больше было некуда… да и не мог я, пожалуй, уже никуда идти, обессилел.

– Давно вы сюда попали?

– Часа два назад. – Поручик опустил голову на подставленную руку. Голос его ощутимо заплетался – и это от пятидесяти-то грамм! Хотя не в алкоголе, конечно, дело.

– Мы попали под артобстрел красных. Шестидюймовые гаубицы. Первый снаряд упал с недолетом, второй с перелетом, и я вдруг понял, что следующий будет мой. Вилка-с. Уже не хотелось укрываться, не хотелось куда-то бежать… ах, впрочем, глупо все это, как же немыслимо глупо! Мы проиграли, это понятно. Народ нас не поддержал, он пошел за большевиками. А все мы – так, никому не нужный артефакт из прошлого, сказанья старины глубокой, право. Потом был взрыв, удар – и темнота. И вот я здесь. На своей улице, где некогда жил с маменькой. Я… простите, но как же устал…

Все-таки я успел подхватить его прежде, чем он сполз с табурета на пол. Блин, пожалуй, коньяк был лишним, гость и так бы уснул. Перебросив руку поручика через плечо, я дотащил его до заранее расстеленного дивана и уложил. Да уж, завтра, похоже, нам обоим предстоит тяжелый денек. На всякий случай вытащив из замка на входной двери ключи, я отправился в спальню, предварительно убедившись, что корейская стиральная машина, собранная в братском Китае, исправно уничтожает въевшуюся в английское мундирное сукно крымскую грязь и соленый белогвардейский пот.

Уже собираясь улечься, внезапно зацепился взглядом за лежащие на столе личные вещи поручика. Интересно все-таки, что это за штука? Не испытывая особых угрызений совести – вряд ли мой гость был бы против, – развязал платок и повертел тяжеленькую вещицу в руках. Вовсе никакая и не награда, а самая настоящая брошь приличных размеров с тусклым темно-красным камнем, как по мне – довольно аляповатая.

Да уж, я, конечно, не знаток ювелирного дела, но тот, кто изготовил эту штуковину, определенно был большим оригиналом! Как я ни старался, не мог представить светскую даму начала прошлого века, рискнувшую украсить вечернее платье или хотя бы каждодневную блузу подобной брошкой. Нет, ну серьезно: какому, скажите, мастеру-ювелиру прошлого или позапрошлого века могла прийти в голову идея сделать подобное? Не нечто воздушно-ажурное, изысканно-кружевное, не бабочку там или какой-нибудь благородный цветок, а простую гладкую пластину с драгоценным камнем по центру? Сплошной минимализм, иначе и не назовешь. Хотя золотишка неведомый ювелир определенно не пожалел.

Кстати, да, вот именно что «пластину» – прямоугольную, с чуть сглаженными углами, размерами примерно три на четыре сантиметра и толщиной миллиметров в пять. На передней поверхности – никаких орнаментов и украшений, листьев там, узоров или вензелей. Просто гладкая золотая окантовка вокруг тускло-алого камня. Сзади – примерно то же самое, разве что по центру расположена застежка – или как там она правильно называется? – для крепления на одежде. Что интересно: застежка определенно «не родная», изготовлена не из золота, а из какого-то желтоватого сплава, да и внешний вид красиво изогнутой ажурной «булавки» абсолютно не соответствует общему аскетичному стилю вещицы – складывалось впечатление, что приделали ее гораздо позже. Но еще интереснее были две непонятные идеально ровные борозды, идущие вдоль вертикальных краев броши. Мне, как представителю сугубо технократической цивилизации начала двадцать первого века, они представлялись чем-то вроде пазов, в которые что-то должно вставляться. Ну, или наоборот – если допустить, что само украшение должно куда-то вставляться. В некий неведомый девайс куда как большего размера. Бред, разумеется, но вот пришло же в голову.