Терран - Эпизод I - На границе двух миров (СИ)

Но, Зел-Нага свидетели, как же ей не хватало его касаний…

— А, да… — пару мгновений Алессадар сосредоточенно разглядывал жезл в своей руке, словно пытаясь вспомнить, что это такое, а затем снова принялся излучать гордость, словно ничего и не случилось. Не только она умела притворяться… — Это джедайская сабля!

— Что?

— Смотри!

Отойдя на пару шагов в сторону, Алессадар сосредоточенно уставился на фиолетовый кристалл, венчающий жезл. Селендис знала, что в результате несчастного случая в детстве его дар был сильно поврежден, отчего ее другу с трудом давались даже самые простейшие пси-воздействия, но… это было давно. Сейчас он уже почти преодолел последствия детской травмы, хотя, как он сам признавался, порой это все еще причиняло боль.

Из ярко засиявшего кристалла ударил поток сиреневой пси-энергии, формируя цилиндрический клинок длиной около метра.

— То есть ты просто прикрутил излучатель обычного пси-клинка на жезл? — наконец спросила она, не понимая, что же в этом такого замечательного.

— Ничего не ты не понимаешь! — погасив клинок, он обиженно надулся. — А как же фокусировка? Видела обычные катары [5] — Ну похожи пси-клинки зилотов на катары Ассасина из второй Дьяблы, что я тут могу сделать?) зилотов? Широкие у основания и сужающиеся к концу, а у меня цилиндрической формы — это, между прочим, не так-то просто сделать!

— И все же — в чем смысл?..

— Ну это же световой меч!

— Ты самый странный протосс из всех, кого я знаю, — сказала она через пару секунд, так и не осознав восторга друга. — Но поздравляю с первым созданным оружием… Кхалай.

Это слово вырвалось у нее прежде, чем она смогла его осознать… а потом было уже поздно. Эмоции обладают свойством легко перетекать одна в другую, и сейчас страх потери переродился в злость быстрее, чем Селендис смогла осознать, что происходит.

— Ты Тамплиер, Сашка. Твой отец — прославленный Вектор в составе Золотой Армады. Твоя судьба — сражаться за Аиур, а не ковыряться в железках в тылу, — и, смотря в расширенные от удивления глаза Алессадара, она продолжала говорить эти злые слова, сама внутренне съеживаясь от звучащей в них неподдельной злости, но не в силах остановиться. — Что ты будешь делать дальше, а, Кхалай? Отправишь меня на войну, а сам будешь сидеть в уютном сухом уголке, мастеря бесполезные игрушки?

«О, всемогущие Зел-Нага, да что же я такое говорю?»

Единственное, что она могла сделать, чтобы не наговорить еще больше слов, о которых потом пожалеет, — это развернуться и сбежать, что и не замедлила сделать.

Селендис нервно переступила с ноги на ногу, сверля взглядом дверь перед собой. Потянулась было к управляющему кристаллу, имитируя легкий стук, и… отступила назад.

«Ну давай же, просто постучи и извинись, — уговаривала она себя. — Подумаешь, сорвалась немного, с кем не бывает?»

Но вместо этого она сделала осторожный шаг назад.

А что, если он ее не простит?..

Один шаг уже почти превратился во второй, как вдруг дверь перед ней открылась сама.

— Ты здесь уже десять минут стоишь — всей общаге слышно, как тебе стыдно, — сказал владелец комнаты и, посторонившись, продолжил. — Заходи уже…

Избегая смотреть другу в глаза, Селендис проскользнула мимо него в комнату и привычно присела на краешек кровати. Сколько вечеров они провели вот так, вместе, обсуждая события дня и играя в подпольные карты, по-прежнему остававшиеся популярными, несмотря на усилия наставников?

Сердце юной Тамплиеры сжалось от мысли, что этот может стать последним.

Он присел рядом и некоторое время они молчали, оттягивая начало разговора.

Алессадар начал первым:

— Знаешь, а ты ведь во многом была права, Салли… — тихо произнес он. — Мне действительно больше нравиться перспектива возиться с железками, чем сражаться на передовой.

— Мне все равно! — вырвалось у девушки. — Прости меня, я… я просто испугалась, что потеряю тебя. Ты всегда был рядом — ближе, чем брат, лучше, чем друг. Я научилась у тебя ходить и держать ложку, лазать по деревьям и играть в карты, я научилась… я научилась у тебя всему, что знаю. О, всемогущие Зел-Нага, да я ведь…

В тот момент ей показалось, что она наконец подобрала определение тому, кем для нее является друг детства, что она наконец поняла, почему вся ее жизнь вращается вокруг него, почему с его мнением сравнивается любая мысль и любой поступок.

Она протянула руку, чтобы коснуться его лица, стремясь передать ему обретенное знание — так, как умели только протоссы, в предельной искренности и полноте нюансов псионного контакта, в котором не было места недоговоренности и лжи.