Александр Ясинский: Будущее, как эпизоды

1 Начало.

Опалив верхушки деревьев, он ниспал, породив ударную волну и багряный туман, земля содрогнулась, несколько сотен моментальных смертей, маленьких и ничтожных остались незамеченными дремавшим в то утро под шум дождя извечным лесом, как первая раковая клетка.

Из своей уютной земляной норы человекоподобная самка видела, как заживо сгорел её самец, тонко и пронзительно заверещала в ужасе, затем и до неё дотянулся багровый язык, приветливо и обжигающе лизнул, и она затихла.

Она была изранена, покалечена, но выжила.

Глубоко во чреве едва теплился огонёк новой жизни, но и он не погас, хотя для сонмов живущих по обеим сторонам Великой Пустоты, было бы лучше, случись обратное. Очнувшись, с широко распахнутыми глазами, в которых с тех пор застыла тьма, она с трудом подтягиваясь на кровоточащих культях поползла прочь от того места, где дождевые струи стучали по инородному металлу.

2 По ту сторону Пустоты.

Всё осталось позади: родное селенье, уютные норы в склонах холмов, покосившиеся идолы предков, выгребные ямы с копошащимися в них безымянными, и подземный грот с орущими и улюлюкающими земляками, когда из-за поднятой решётки показалась уже его амфибия, подслеповато жмурившая россыпь глаз в желтом свете факелов. Когтистые лапы зашлепали по грязи, вздымая брызги, когда она внезапно ринулась на середину огражденной плетенкой арены, а после, развернувшись, задрала шишковатую морду и издала протяжный злобный рык, слюна текла по чёрным загнутым клыкам.

И хоть был тот зверь ему ниже пояса, он бежал тогда, бросив всё: ритуальный костяной нож, признание, честь и гордость, будущее, наконец. Не выдержав Испытания Совершеннолетия, не обретя индивидуальность в очах соплеменников, не получив даже имени, а так – презрительную кличку «деринг», что значит «трус», и град насмешек в лицо и град черепков и плевков в спину, и невозможность называться воином и членом общины и отказ в девичьей ласки. Навсегда. Бежал, не вынеся стыда и унижения и не желая присоединяться к массе безымянных, бросив всё..

Как оказалось, действительно всё, ибо когда, тайком укрывшись в затхлом брюхе небесного торговца, он, наконец, вновь увидал свет, то был тот свет – другого мира.

Большой Мир обжёг его миллиардами огней, оглушил миллионами шумов, звуками незнакомых речей, мешаниной непривычных запахов, поразил нескончаемыми чудесами, какие не снились всем шаманам округи. Слабый разум силился, но не находил рационального объяснения… Какие-то руки, трогавшие и ощупавшие его, но это было гадко и неприятно и он сбежал. Впрочем, ему было не привыкать, и он продолжал бежать, сколько мог, изо всех сил, юлил и плутал. Жизнь с оглядкой. Привычные помойки, где он жил, постоянно дрожа от холода и страха за свою шкуру, питался странно пахнувшими объедками, болел и украдкой наблюдал, как вдалеке с грохотом в облаках пара устремляются ввысь блестящие башни.

Но он снова выжил, и, возможно, что-то помогло ему быстрее адаптироваться, не сойти с ума и не захиреть, а обитатели свалок научили языку, что же касается обычаев, то здесь они были такие же, как и дома – сильнейший ел лучшее, его уважали, перед ним пресмыкались.

Кинс, Король помойки, устроил его убираться в космопорту, с тем, чтоб отбирать разноцветные кружочки, регулярно получаемые им сверх питья и жратвы в пластиковом контейнере. Позже он прознал про их скрытую магию и власть в Большом Мире и стал утаивать часть по мере возможности, за что был неоднократно колочен Кинсом.

Конечно, он трудился не на самих площадках, где всё делали движущиеся, но неживые создания – так называемые «машины», являвшиеся, по сути, громыхающими фургонами на колесах, заглатывающие пыль и мусор и, вместо съеденного, извергавшие воду. Куда им было забраться внутрь башен-кораблей, в хитросплетении каморок и узких переходов, кают и палуб, где всё происходило отчасти понятным ему образом.

Ещё были рабочие лазящие внутри и снаружи башен, постоянно что-то подкручивающие, постукивающие по матовым корпусам, и те, кто подбирал куски руды, свалившиеся с открытых платформ, которые доставляли к кораблям по рельсам чихающие паровозы. Но для первой работы, как сказал Кинс, у Деринга не доставало мозгов, а на второй долго не протягивали, а он, Кинс, не для того вкладывал в Деринга, подмасливая кого нужно, чтобы вот так бездарно лишиться своих инвестиций. Деринг лишь пожимал плечами, он был на всё согласен.