Максим Дрончак: Человек, который хотел всё исправить

Мне не удавалось двигать даже зрачком уцелевшего глаза, не говоря уже об остальном теле. Поэтому смотрел я только в одну точку: на мертвое тело, лежащее рядом, на куски бетона и на постепенно проявляющиеся контуры уцелевших автомобилей, которые стояли поодаль.

И тут пришла боль. Она появилась внезапно, охватив все тело. Это было странное чувство: казалось, каждый орган, каждая часть тела страдали по-разному и вместе с тем все это было одним большим клубком боли. Заторможенный мозг не успевал обрабатывать поступающие сигналы: дикая боль в ногах – скорее всего переломаны; тупая, но жгучая боль в правом плече; в груди страшно ломит; лицо горит. И все это нарастало и нарастало, превращаясь в адскую пытку. Но мое переломанное тело не смогло испустить даже слабый стон. Я ощущал, как сердце колотится из последних сил, все чаще сбиваясь с ритма. Возможно, какая-то конечность была оторвана, а может было множество рваных ран. Я не мог этого узнать, но крупицы логики и понимания мира, оставшиеся где-то в глубине сознания, подсказывали, что раны слишком серьезные. Тело теряло кровь, а вместе с ней уходила жизнь.

От одной из машин в дальнем углу гаража отделился силуэт и начал приближаться к горе обломков. Сгорая в огне собственной боли, я все еще оставался в сознании и наблюдал, как человек осторожно пробирается между кусками бетона. Он не пытался тушить горящие то тут, то там очаги пламени, не звонил по телефону, не искал раненных. Он четко шел туда, где лежал я. Подойдя к телу Бонда, человек склонился над ним, смахнул горку мелких осколков и несколько секунд смотрел на него. Затем повернулся ко мне, и я его сразу узнал. Это был Андрей Николаевич. Пихнув меня в плечо, он вытянул откуда-то из-под живота мою руку. Я видел, как он разжимал мои пальцы, по одному, пока ладонь не оказалась полностью раскрытой. На ней лежал черный брелок. Взяв его, Бонд поднял ретенсер над головой и принялся разглядывать.

И вдруг боль в конечностях пропала. Последние секунды ее было столько, что небольшое послабление сразу же стало заметно. Я очень ясно ощутил, что ноги теперь болят только до колена, и перебитые кисти рук тоже не беспокоят. И это чувство облегчения, освобождения от нестерпимой боли, неспешной волной двигалось по моему телу, начиная от кончиков пальцев. Я решил, что теперь то уж действительно умираю и даже обрадовался этому, потому что это было спасение от страданий. Хотя в глубине души было обидно, что жизнь заканчивается таким вот образом. Жить бы еще и жить…

С окоченевшей рукой Бонда, все еще лежащей перед моим лицом, начали происходить странные вещи. Ногти, а затем и пальцы, фаланга за фалангой, теряли цвет, форму и начинали рассыпаться, словно это была не рука человека, а слепок из мельчайшего песка. Падающие частицы продолжали разрушаться на все более мелкие и просто растворялись в воздухе. Я завороженно смотрел, как рука мертвого Андрея Николаевича рассыпается в прах. Через секунду тот же стремительный процесс ветшания охватил его голову. А следом в мерцающую пыль начало превращаться все вокруг: обломки бетона, куски большого ретенсера, кабеля, мусор. Очевидно, то же происходило и со мной, что и являлось истинной причиной избавления от боли. Пусть так, мне уже было все равно.

Но был еще один Бонд. Живой, стоящий над руинами, которые когда-то были его лабораторией. Я видел, как он отступил на шаг назад. Затем еще и еще. Его тело так же, как и все вокруг, начало покрываться серебристым налетом и, Андрей Николаевич резкими ударами принялся сбивать его с себя. Белесая пыльца разлеталась вокруг него облаком, но вскоре вновь появлялась на одежде и коже. Однако, чем дальше в глубь гаража он отходил, тем меньше подвергался этому необычному и завораживающему воздействию саморазрушения. Там же, где лежал я, ветшание происходило довольно быстро. Вся огромная куча обломков медленно оседала вниз, словно утопая в светящейся пыльце. И я вместе с ней. Под конец даже стало хорошо: тела я больше не чувствовал, боль исчезла. Последнее, что я увидел, как далеко-далеко от меня Бонд стряхнул остатки частиц с рук, скинул куртку на пол и сел в машину. Затем наступила темнота. И в ней прозвучали спокойные тихие слова:

– Вот оно… Спасибо, брат. Прощай.

И я улыбнулся ему в ответ. А может это было уже просто моей фантазией.

***

Часы на руке негромко пикнули ровно в 22:00, отмечая окончание рабочей смены на шиномонтажке. Я выглянул в окно, обвел взглядом пустую стоянку перед нашим вагончиком, и начал собираться домой. На смену одежды, уборку инструмента и оборудования ушло минут десять. Накинул свою потрепанную куртку, натянул шапку и вышел на улицу. На дворе поздний сентябрь создавал картину, от которой даже на заядлого оптимиста нападает тоска: темнота пустых улиц, мерзкий моросящий дождик и холодный ветер в лицо.