Алексей Егоров - Маки на стене

– И, я закрываю глаза, – прошептал Лернон и перестал плакать, – И я уже не вижу тебя, не читаю твоих писем из прошлого, но кожей все еще ощущаю туман окутывающий меня. Но однажды открыв свою страницу в интернете я отчетливо прочитал эти слова, ПРИВЕТ, КАК ДЕЛА?

Мое сердце свободно, мои крылья на месте, я снова готов к череде взлетов и падений. Знай, что от простого твоего участия в моей жизни, я частенько летаю над городом. И верю, верю что там, где-то в низу, в тумане, есть ТЫ. И она, моя белая лошадь, моя светлая мечта.

– Вот так, – подытожил услышанное старик и громко хлопнул в ладоши.

Лернон очнулся, он сидел на полу, зареванный, с расстегнутым воротником и глубоко и отрывисто дышал.

– Вам лучше? – спросила лошадь, потом она покачнулась и преобразовалась обратно в старика – больного.

– Что это было? – Лернон аккуратно приподнялся с пола и вытер мокрые ладони о брюки. Ему было не хорошо, в голове шумело.

– Это воспоминания,– тихо произнес старик,– вы просто многого не помните.

– Чего?

– Это рассказ, из последних, тот, что вы читали последним, он предназначался не вам. Он был адресован следователю по этому кровавому делу. Ведь этих девушек убили, тех, что вы показывали мне. Я хотел предельно точно описать убийцу, разложить его портрет, дать максимальное количество подсказок. А пришли вы.

– Вы знаете убийцу? – Взорвался Лернон и подскочив к старику, схватил его за отворот пижамы.

– Да, он приходил ко мне, забирал тексты, мы подолгу беседовали с ним, о ней. Вернее о них. Как он не видит цвета глаз, как он не может забыть. Он рассказывал и просил написать, а точнее сказать, он приходил вот для такого же транса, как у нас с вами. Я погружал его, и он рассказывал мне. Я записывал, и всего – то. Так что автор этих строк, он. А я, за такие именно способности здесь и сижу, в полной изоляции. Зачем этому миру правда?

– Значит, вы просто записывали за ним?

– Да, он приезжал изредка, останавливался где-то в гостинице, на окраине городка.

– Кто он? – У Лернона снова пересохло в горле.

– Это вы, – тихонько и учтиво произнес Александр и улыбнулся.

– Что? – Лернон еще сильнее схватил старика за отворот и приблизил его к своему взгляду, – Это какие -то ваши штучки?

– Нет, это какие-то ваши штучки. Разве вы не помните как приходили ко мне. Как диктовали ваши записки. Кстати, вот последняя, за ней вы обещались зайти через две недели, – старик аккуратно вынул из складок пижамы листок и передал его Лернону.

Он взял записку, но развернуть не успел. В палату вошли. Лернон повернул голову, это был майор и два полицейских в форме. На заднем плане маячил его недавний знакомый, служащий желтого дома.

– Лернон, вы арестованы, – громко и четко проговорил майор, – вас подозревают в серийных убийствах.

– Вот, – кричал торопливо мед брат, – возьмите записи, на камерах внутреннего наблюдения явственно видно, это он приходил к старику. Я сразу же позвонил вам, как вы и просили.

– Как вы можете это объяснить? – Майор пристально смотрел в глаза Лернону и тряс в руке видеокассеты.

– Это какой-то бред, – устало процедил Лернон. В голове его снова зашумело. Перед глазами пошли разноцветные круги. Все закрутилось и завертелось, белые лошади, старики, девушки, творцы. Все, что-то говорили ему на перебой. И только майор, все спрашивал и спрашивал. Руки ослабли и записка упала на потертый желтый паркет. Следом, без сознания, упал и сам Лернон.

Почему я во сне не занимаюсь с тобой любовью? Почему не глажу твои обворожительные ноги, не целую тебя, медленно руками не исследую твое тело. Все его впадины и соблазнительные выпуклости. Нежно не ласкаю губами твои плечи, медленно опускаясь все ниже и ниже, к источнику любви. Твоя кожа пахнет счастьем, и я теплыми руками глажу твой живот, бедра. твои волосы пахнут ночью, и я закутываюсь в этой ночи, и до бесконечности заставляю тебя небрежно вздрагивать в сладостной истоме, я знаю все что тебе нравится. И ты как пластилин в моих руках, и я леплю из тебя нечто совершенное, свое, любимое. Ты забываешь все плохое, ты улетаешь куда то в небо, и иногда даже забываешь обо мне. Я хочу чтобы тебе было хорошо, и тебе действительно хорошо. Ты становишься горячей, пылкой, и в то же время беззащитной, но в этой беззащитности есть некое управление мною, здесь я твой слуга, здесь я делаю только то, чего хочешь ты. И я не сделаю тебе больно и только потому, что не занимаюсь с тобой любовью во сне.