Луковская Владимировна - Княгинины ловы

Вот и сейчас, если бы она настояла, проявила твёрдость, то Димитрий никуда бы не поехал, остался, как миленький. Но не удержалась, опять дала слабину, а его уж и след простыл. Да и с женой она его разлучила, тоже хотела как лучше.

Давнишние события терзали душу и предвещали худое. Старшую сестру Анны тоже выдали в малолетстве, не было ей и десяти, а молодому супружнику едва исполнилось тринадцать. Пока росли вместе, ссорились без конца, изводили друг друга. Родные все надеялись: повзрослеют, так другими глазами посмотрят, а вышло иначе. Молодой князь сначала полюбовницу завел, а затем и вовсе жену к отцу отослал, взял из соседнего княжества себе новую подружью. Родители хотели снова выдать дочь замуж, и женихи были, да она не захотела, и вскоре приняла постриг. Анну же отдали в не полных шестнадцать лет за семнадцатилетнего Андрея, сына князя Святослава Чернореченского, и прожили они в счастливом браке сорок восемь годков. Вспоминая сестру, давно уже преставившуюся 15 15 «Преставися» – умереть. в своей обители, старая княгиня была против детских браков, но перечить мужу не могла.

Всплыл в памяти и разговор с маленькой снохой, случившийся после церковного обряда…

– Я сейчас тебе что-то важное должна сказать. Ты уже взрослая, венчанная теперь, – княгиня осторожно подбирала слова, – должна понять.

Перед свекровью стояла уже покрытая убрусом 16 16 Убрус – платок, головной убор замужней женщины. Елена. Она испуганно вскинула на княгиню глаза. Встревоженный тон Анны заставил и ее волноваться.

– Тебе надо будет уехать, – быстро заговорила княгиня, как бы сама себя перебивая, – понимаешь, ты еще девочка, мала для мужа своего.

Княгиня стала опять подбирать подходящие слова, но не нашла, что сказать.

Девочка смущённо кивала.

– Если вырастешь у супружника на глазах, будет видеть он тебя каждый день, для него ты станешь младшей сестрой, племянницей, а настоящей подружьей можешь и не стать. Не захочет он тебя…

В голове мелькнуло: « Что же это я малому ребенку говорю, срам-то какой?!»

– Я все понимаю, – серьезно сказала Елена.

– Вот и хорошо, – успокоилась свекровь. – Поживешь пока при монастыре у инокини Марфы, она о тебе позаботится.

Из темного угла горницы выступила маленькая старушечка в серых монашеских одеяниях. Девочка попятилась.

– Не бойся, – ласково запела Марфа, – не обидим, дитятко. У нас ,знаешь, как хорошо. Большой сад, а там яблочки сладкие, наливные, хочешь – с ветки рви, а хочешь – из-под ног собирай. Ты яблоки любишь?

– Люблю, – пролепетала маленькая княжна.

– А рядом в деревеньке девочек много, подругами твоими будут, играть вместе станете да по ягоды ходить.

– У меня холопьи свои есть.

– Хорошо, их возьмешь. А в келье у меня птички чудные живут, захожий паломник подарил, желтенькие такие, и поют, как в райском саду.

Девочка повеселела, но все же с опаской спросила:

– А одеваться мне тоже в серое надо будет? – своя взрослая одежда Елене очень нравилась.

– Нет, дитятко, ты же не инокиня, а мужняя жена, в своей ходить будешь. А как подрастешь да девой станешь, так супружник за тобой и приедет. Ну, согласна?

– Согласна… А лошадки с жеребятами у вас есть? Я их страсть как люблю.

– Есть, как же без лошадок – то.

Дело сделано: княжна уехала с Марфой в обитель. Успенский монастырь был выбран неслучайно, так как находился на границе с владениями Мстислава Залесского, чтобы отец и мать могли навещать дочь, когда им вздумается.

А в Чернореч-граде жизнь пошла привычным чередом, будто и не было никакой свадьбы. Годы быстро пролетели, молодой князь опамятовался только единожды: «Ну, шестнадцать лет, ну и что? Все равно мала еще. Мать твердит, что красавицей подружья стала, да можно ли этому верить. Спросил Спиридона, он ведь возил молодой княгине в монастырь подарки, так тот лишь рассмеялся: «Поезжай, князь, сам и посмотришь». И улыбка у него такая недобрая, точно – дурна собой, как пить дать».

А весна кружила голову, хотелось чего-то, маялось…

II . За Бежским озером.

Малая дружина уже выехала за городские ворота и спустилась к реке. Плыть предстояло на ладьях. По весенней апрельской распутице конным ходом не проехать. Лошади тревожно ржали, чувствуя опасность. Вид веселых корабликов, пляшущих на речной глади, не предвещал животным приятного пути.

В сопровождающие князь выбрал двух своих закадычных друзей: озорника, балагура Пахомия и рассудительного, степенного Первака.