Нина Цуканова - Гладиатор

Так мы просидели еще минут 15 по ощущениям. Потом ее кто-то позвал, и она вышла.

Слева от меня сидел отличник по имени Велимир, человек действительно умный, но вредный, самоуверенный и высокомерный. Называет себя "флагманом нашей посредственной группы". Я слышал, как сегодня он хвастался, что через хозяина выселил из съемной квартиры соседа-дебошира, и теперь ищет нового соседа.

– Велимир, – шепотом позвал его я: – Скажи, пожалуйста, производную от…

– Не скажу, – огрызнулся тот: – Не видишь, я свое решаю, – и, немного погодя, добавил: – У меня у самого не сходится…

Я внимательно посмотрел в его записи, и мне прям сразу бросилось в глаза…

– Да потому что ты дифференцируешь вместо того чтобы интегрировать, дурила! – рявкнул я.

Надо было видеть его лицо…

– Ай, блин, точно… Бли-ин!.. – он изумленно посмотрел на меня: – А ты что-то понимаешь, да?..

Не хватало только честно добавить: "А я думал, ты совсем кретин!.."

Вернулся математик. Грустно посмотрел на меня и сказал:

– Не стоит ссориться с зав кафедрой, Рей…

– Она невменяемая, – буркнул я. – Она мне советовала время по стоящим часам смотреть.

– Ладно, сдавайте свои каракули, – обратился он уже ко всем.

Тут же послышались возмущения и жалобы, "что мы не успели". Математик усмехнулся и сказал: – Да ладно вам, что вы заморачиваетесь? Все равно потом пойдете "Свободная касса!" кричать. Из вас нормальная работа будет только у одного человека, – и посмотрел на Велимира.

– Причем это буду я! – добавил я и согнулся от смеха.

Шутку мог понять только математик, засмеявшийся в кулак. Ведь это был специфический юмор. Гладиаторский.

После института я пошел на шоу. Не драться, разумеется, я еще не "зализал" прошлые раны.

У ресепшна сейчас стоял Сюифи. Я, подойдя, к стойке, нахально отпихнул парнишку ладонью по лицу:

– Прочь, молокосос!

– Э-э-э! Обалдел?.. – шутливо огрызнулся тот. Сюифи знал, что я шучу. У нас на Армагеддоне друг к другу относились хорошо. Это на ринге мы враги, готовые порвать друг друга в клочья. А так… Можно сказать, товарищи по интересам.

Это был большой плюс Армагеддона. Он был лишен лицемерной грязи, свойственной модельным агентствам, эстраде, театрам и т.п. Где на подиуме/сцене вы друзья-подружки, а внутри строите друг дружке подленькие козни за спиной, с кнопками в обуви, слабительным, подкупами и прочей грязью, чтобы подложить свинью соперникам и чтобы, скажем, какой-нибудь Большой Директор выбрал именно вас…

Помимо этого достоинства, стоит сказать еще пару (тройку-четверку) слов о значении Армагеддона для меня.

Это шоу для меня стало настоящей школой жизни. И не надо восклицать: "ах, чему же может научить человека жесточайшее батальное шоу своего времени?!"

Первое, это деньги. Огромные деньги. Я начал получать такие деньги, которые позволили мне платить по долгам, оплачивать жилье и вообще жить по-человечески. Ушли в прошлое дни, когда я ночевал под открытым небом, укрываясь от дождя или снега одною лишь курткой, когда ходил по буфетам в поисках чьего-нибудь недопитого чая, когда на каждом шагу боялся, что меня убьют за долги, когда неделями выживал без сна на одном лишь кофе, работая ночи и дни…

Второе, это статус. Именуемый гладиатором пользуется особым статусом в обществе. Коллекторы отказались покупать мой второй кредит, а по вопросам первого стали гораздо тактичнее. Я перестал бояться, что меня убьют – теперь теневая сторона общества боялась меня.

Третье, я научился держать удар. Я узнал, что я сильнее, чем я думаю; что я могу сражаться, что я – не сопляк с мышиными способностями. Я стал смелее, потому что теперь знал, что чего-то да стою.

… И тогда я встретил дядю. С той лишь разницей, что теперь я был охотником.

Он, как всегда, поймал меня. Точнее, я позволил ему себя поймать.

С ним были двое парней. Он часто приходил с кем-нибудь, кто мог подержать меня в вертикальном положении, если я слишком быстро сдавался, и он не успевал наиграться.

Сначала он даже не понял, что что-то изменилось… А потом я "показал зубки". Я очень быстро расшвырял его парней; поняв что все серьезнее, чем они думали, они поспешили сбежать. Мне они были даром не нужны, и я охотно отпустил их. А вот дяде я уйти не позволил… Тогда я первый раз его "покусал". И я забрал у него медальон с двадцатью восемью его зарубками. И, зачеркнув последнюю, сказал: "Начинаем обратный отсчет. Двадцать семь".

Я желал отплатить ему той же монетой. Я хотел поймать его еще 27 раз и заставить хлебнуть грязи. А когда я рассказал об этом на Армагеддоне, тогда еще едва знакомый мне гладиатор по прозвищу Крушитель сказал мне: "Это какая-то лажа, парень, то, что ты придумал. Ты делаешь то, за что ненавидел этого человека. Ты выбрал перенять у него именно то, от чего тебя воротит. Ты делаешь из себя такого же человека, как тот, кого ты презираешь… Но ты же другой. Не становись такой же сволочью". Это заставило меня крепко задуматься и переосмыслить свои цели. Это четвертое. Мне помогли не совершить ошибку.