Виктория Багинская - Жизнь – экзамен суровый (сборник)

Что со мной злые люди сделали:
Поделили меня против воли —
Половину до́ма оставили,
А другую отдали школе.
Дома два несмышлёныша-сына,
Разве хватит им половины,
И орава мальчишек в школе —
Им не хватит её тем более!
Так и мечешься, что есть мочи
От трагедии этой самой:
Жалок тот, кто сделаться хочет
И учительницей, и мамой.

Не шуми, не сердись, не сетуй:
Я вернусь, подожди до лета.
Ах, не надо кипеть и пениться —
Море, я твоя вечная пленница.
Охвачу тебя острым взглядом
И в глазах тебя унесу,
Не забуду твою красу…
Не дыши тяжело, не надо.

Не забуду твоих речей,
Говорливый ручей.
Понимаю тоску и боль,
Но признаюсь, позволь:
Отдала б тебе сердце, не споря,
Если б не было моря.
Не сердись, не зови:
Уступает влюблённость
Настоящей любви.

Чужая душа – небывалый цветок.
Тянется к людям его стебелёк.
О человек! Будь же с ним осторожен:
Сломать его просто, спасти – невозможно!

Изнываю под тяжким бременем,
Проклинаю своё безвременье.
Истоптали меня, измучили,
Головою в бездну, не лучше ли?
Навалили здания грудами —
Давят, душат усталую грудь они.
Туго-натуго рельсами скована,
Вся каналами исполосована —
Люди гордо творят эпоху,
Но не слышат ни стона, ни вздоха.
Так и катится век за веком…
Тяжело под пятой человека.

Если б не было в мире зависти,
Как легко и свободно дышалось бы.
Не ползли бы тягучие слухи,
Что порою страшнее казни,
И колючее зло неприязни
Нам в глаза смотреть не мешало бы.

Если б не было в мире зависти,
Не хотелось бы нам глаза отвести
От товарища и от друга,
Заболевшего этим недугом…
Ведь успехи, как солнца сияние —
Наше общее достояние.

А у женщин глаза не сияют:
Выпит блеск суетой-заботой.
Их удел – обгонять трамваи,
«Нажимать» до седьмого пота.

Жизнь (известны её наскоки!)
Вечно трудится над вопросом,
Как в предельно сжатые сроки
Вставить больше палок в колёса.

А у женщин улыбки редки,
Как зимою отблески солнца.
Были б попросту домоседки…
Да не всё то свет, что в оконце…

Но и всё ж у них голос звонкий,
И энергия бьёт ключом:
В каждой спряталась та девчонка,
Для которой всё – нипочём!

«Не отдавай им своего огня, не отдавай —
Они того не стоят,
Любовь и дружба их, поверь, —
Всё-всё пустое.
И только крылья обретут,
Тебя забудут…» —
Не верю, чувства прорастут
Мои повсюду.

Жила девчонка,
Звали «стилягой»,
Узка юбчонка —
На полшага.
Копною волосы
Нечёсаные,
А ей нравилось:
«Хожу с начёсом».
Ругали на диспутах
И на собраниях —
С неё как с гуся,
Знали заранее.
Когда же в школе
Взметнулось пламя,
Девчонка душила
Его руками.
Стояли поодаль
Скромные, тихие:
Просто были
Они трусихами.
Пусть это лишним
Стимулом будет
Не по юбчонкам
Судить о людях.

Как смотрю я на нашу шелковицу,
На мальчишек орду перемазанную,
Каждый раз обязательно вспомнится,
Как на плечи старой шелковицы
Я сама в сорок третьем лазала,
Как голодной девчонкой-букою
Поверяла ей жизни тяготы,
А она на ветвях баюкала
И кормила нас кислой ягодой.
Ей дозреть бы до цвета чёрного,
Красоваться до «высшего качества»,
Но ребячьи руки проворные
Обносили до срока, начисто.
Добродушно скрипела старая,
Нам бока подставляя кротко,
Будто знала, что мы усталые,
Мы – с работы, а голод – не тётка…
Превращать эти ягоды в кляксы
Не позволила б ни за что бы я:
Эти руки – чернее ваксы,
Эти сытые ножки не знают,
Что деревья, как люди, добрые
И, как люди, всё понимают.

Воспевайте сумерки и зори,
Темень ночи и сиянье дней, —
Тема человеческого горя
Будет вечной темою моей.

В сухом сообщенье
Всего лишь две строчки,
А за ними, как тени,
Бессонные ночи
И вопль отчаянья,
Сдавленный силою,
И стайка детей
Над отцовской могилою,
Ещё безысходная
Вдовья усталость,
С пустыми глазами
Сиротская старость…