Владимир Жуков - Шулмусы

Ю полез в боковой карман пиджака и достал оттуда что-то круглое, в белый носовой платок завёрнутое. Развернул его – и взору компании представился красивый драгоценный камень.

Офицеры по очереди подержали его в руках.

– Да! – проворчал Круглов. – Вот чем, оказывается, заниматься надо: лук сажать да в картишки резаться, а не бомбы атомные таскать над миром!

Промолчал на то Фомин, а Шухов, видно, желая перед генералом Чо реабилитироваться, произнёс торжественно:

– Товарищи! Каждому солидному бриллианту положено давать имя собственное. Вот я и предлагаю назвать этот камень «Генерал Чо». Кто против?

Единодушное молчание выражало общее согласие.

– Принято единогласно! Итак, прошу выпить за новоиспечённого генерала! За бриллиант!

После того, как бокалы опустели, все дружно зааплодировали почему-то. То ли весело было, то ли просто тост Шухова всем по душе пришёлся, а может быть, огненная вода, уже в достаточном количестве на грудь принятая, постаралась на славу. Но я скорее склонен думать, что причина ликования заключалась в другом. Возникло оно из-за ощущения полной и окончательной реабилитации в сознании офицеров личности генерала. Вот и била в ладоши компания долго-предолго. Бармен с помощницей тоже к ликованию присоединились, а когда аплодисменты утихли всё-таки, Ю всё равно посидеть спокойно не дал:

– Хорошие вы люди, товарищи лётчики, раз чужой удаче порадовались. Не позавидовали. А дружок мой, Цой его зовут, с которым мы и нары вместе полировали, и горе луковое без гроша в кармане раскручивали, позавидовал. До глубины души мерзавец обидел. Выиграл я, короче, бриллиант этот. Иду довольный, цвету прямо как роза майская. Встречаю Цоя этого самого: «Поздравь меня, дружище, – говорю, – гляди, какую штуку прекрасную мне судьба подарила!» – Показываю бриллиант. – И чтоб бы вы думали? Цой на камень посмотрел, скривился злобно да как зарычит: «Что ты, как мандавошка, со своей стекляшкой носишься!? Засунь её себе в член да ходи показывай!» Так-то вот среагировал корешок и перестал, как личность, существовать для меня. Хотя, как узнал я потом, не в духе был человек. В карты продулся только что вдрызг. Всё, что за год заработал, спустил в одночасье. Но всё равно, нельзя так. Коль мужик ты правильный, так уметь должен эмоции свои гнилые в узде держать.

Неожиданно дверь подвальчика отворилась, и в него вошёл высокий стройный мужчина с небольшой хозяйственной сумкой. Как вы можете догадаться, это был один из тех деликатных специалистов, о которых я уже упоминал ранее.

Только увидел бармен его, так и засуетился сразу. Первым долгом спешно помощницу домой услал, а потом уже гостя провёл на кухню, да оттуда корейцам рукой махнул. Встали те, и пошли к бармену.

Офицеры не видели, что происходило за стойкой. Только что выпитая огненная вода, путь свой к желудкам не завершив, настоятельно требовала закуски. И закусывали друзья усердно и не предполагали даже, страсти какие на кухне деются.

А дела там поистине варварские и ужасные разворачивались. После того, как корейцы за стойку прошли, мужчина вытащил из хозяйственной сумки двух маленьких собачонок, молодых курносеньких пекинесов, и выпустил их на пол. Убедившись, что это собаки именно Бриллиантовны, а не какие-

нибудь другие, корейцы в зал вернулись, а мужчина заведенье покинул.

Бармен быстренько и без хлопот зарезал бедных собачонок, предварительно им мордочки шпагатом перетянув, визга не было чтоб. Затем так же ловко содрал с них шкуры и тушки освежевал. Всё у товарища бармена ладно да споро вышло, видно, малый толк в этом деле знал.

В зале погребка компания пила, закусывала да разные беседы вела. И Фомин, и Круглов, и Шухов в тот вечер вволю наговорились, да и Ю с ними, а вот О сидел немой как будто. Но не немой кореец был, а молчаливый очень. Все попытки авиаторов хоть как-то разговорить его успеха не приносили. Короткие односложные фразы – это всё, что удавалось выдавить из корейца.

– О по жизни молчаливый такой, – прокомментировал Ю. – А я вот, наоборот, сболтнуть грешным делом люблю. Потому, как две противоположности, – с ним мы не разлей вода. Получается, согласно мудрости народной: я человек серебряный, а он – золотой. Знаете, есть поговорка русская такая: слово – серебро, а молчание – золото.

Пока слово за слово, да по чуть-чуть – стемнело на улице, и по соображениям такта решил Шухов вопрос о завершении поднять:

– Дорогие товарищи Ю и О, прекрасно с вами было, но, как говорится, пора и честь знать. Спасибо вам за угощение, и пойдемте-ка мы домой, братцы, пока при памяти…