Роберт Холдсток: Лес Мифаго

У двери комнаты я заколебался, глядя на Кристиана; я никак не мог заставить себя шагнуть внутрь. Я узнал книгу, которую он держал в руке: дневник отца. Я невольно коснулся заднего кармана, в котором лежал бумажник, и подумал о листе из дневника, скрытого под тонкой кожей. Я спросил себя, заметил ли кто-нибудь из них — отец или Кристиан — что одной страницы нет. Кристиан глядел на меня с горящими от возбуждения глазами, его руки дрожали, когда он осторожно положил книгу на стол.

— Он мертв, Стив. Он ушел… из комнаты, из дома. Нет необходимости бояться.

— Ты уверен?

Но, внезапно, я нашел в себе силу и переступил через порог. Я вдохнул затхлый воздух и в то же мгновение мною полностью завладела холодная призрачная атмосфера, обхватившая стены, ковры и окна. Пахло кожей и пылью, и недавней уборкой, как если бы Кристиан старался хранить эту душную комнату чистой. Совсем мало мебели и книги, много книг, хотя и не библиотека, как вероятно хотел бы отец. Труды по зоологии и ботанике, истории и археологии, но не редкие первоиздания, а самые дешевые копии, которые он только смог найти; больше книг в мягкой, чем в твердой обложке. Еще изысканно переплетенные его собственные заметки, и лакированный стол, викторианская элегантность которого так не соответствовала в остальном убогому кабинету.

На стенах, между книжными полками, висели окаймленные стеклянными рамками образцы: куски деревьев, коллекции листьев, грубые наброски животных и растений, сделанные в первые годы его увлечения лесом. И, почти скрытая среди ящиков и полок, стрела, вонзившаяся в него пятнадцать лет назад: перья выгнулись, стали бесполезными, покрытое узором сломанное древко грубо склеено, железный наконечник заржавел; и все-таки оружие выглядело смертоносным.

Какое-то время я глядел на стрелу, вновь переживая его боль, наши слезы и холодный осенний полдень, когда я и Кристиан помогали ему выйти из леса; мы не сомневались, что он умрет.

Как быстро все изменилось после этого странного и никогда полностью не объясненного происшествия! Стрела напомнила мне о том далеком времени, когда отец хоть немного любил нас и заботился о семье; весь остальной кабинет излучал только холод.

Я все еще мог видеть седую фигурку, согнувшуюся над столом и что-то яростно писавшую. Мог слышать затрудненное дыхание — легочная болезнь, которая в конце концов убила его; мог слышать, как дыхание замирало, когда, недовольно заворчав, он понимал, что я вошел в комнату и раздраженным взмахом руки отсылал меня обратно, как если бы не желал потратить на меня даже секунду.

Кристиан, стоявший за столом, очень походил на него: взъерошенный и болезненный, руки в карманах фланелевых брюк, плечи опущены, все тело видимо дрожит, и, тем не менее, абсолютно уверен в себе.

Он спокойно ждал, пока я привыкну к комнате, давая воспоминаниям и атмосфере сыграть свою роль. И когда, вернувшись в настоящее, я подошел к столу, он сказал: — Стив, ты должен прочитать эти заметки. Они на многое откроют тебе глаза, помогут понять то, что я сейчас делаю.

Я повернул дневник к себе и быстро пробежал глазами строчки, написанные размашистым небрежным почерком, выхватывая слова и фразы, и пытаясь за несколько секунд прочитать жизнь отца. Совершенно бессмысленный набор слов, как и на украденном мной листе. Однако они принесли с собой воспоминания о гневе, опасности и страхе. Жизнь, скрытая в этих заметках, поддерживала меня на протяжении почти года войны, и имела ценность сама по себе. Мне не хотелось развеивать тесную связь с прошлым.

— Я прочитаю их Крис, обязательно. От начала до конца, обещаю. Но не сейчас.

Я закрыл книгу, заметив, что мои руки задрожали, ладони стали холодными и влажными. Я еще не был готов опять подойти к отцу; Кристиан согласился.

Разговор умер, не дождавшись вечера, моя энергия кончилась, и на меня накатила усталость от долгого путешествия. Кристиан поднялся вместе со мной и встал у двери моей комнаты, глядя как я неторопливо стелю простыни, вспоминая куски прошлой жизни, смеюсь и трясу головой, устало вызывая одно воспоминание за другим. — А ты помнишь, как я спал на буке? — спросил я, глядя на серые ветки и листья, отчетливо видные на фоне вечернего неба.

— Да, — улыбнулся Кристиан. — Еще бы.

Но мой язык едва ворочался от усталости, Кристиан хорошо понял намек и сказал: — Спи спокойно, старина. Увидимся утром.

Однако если я и спал, то только первые четыре-пять часов после того, как голова коснулась подушки. Посреди ночи я внезапно проснулся, в час или два; снаружи завывал ветер, по темному небу проносились облака. Я лежал и глядел в окно, удивляясь, удивляясь тому, что чувствую себя совершенно свежим и отдохнувшим. Внизу кто-то двигался; наверно, решил я, Кристиан что-то приводит в порядок, нервно бродя по дому и пытаясь примириться с мыслью, что я буду жить здесь.