Андрей Валентинов - Флегетон

Дорога к Гиссарлыку поросла желтоватой травой, что свидетельствовало о том, что в последние годы здесь никто не бывал. Позади осталась деревня Бунарбаши с ее фантастическими мазанками, напоминавшими чем-то Токмак, и мы ушли за невысокие холмы, покрытые той же выгоревшей травой и редкими мелколистными деревьями, необыкновенно похожими на крымские. В этой древней стране было тихо, и мы меньше всего ожидали встретить здесь конный патруль, появившийся из-за ближайшего холма.

Я достал бумагу с печатями, полученную от господина Акургала, и предъявил ее всадникам. Они принялись изучать ее с таким внимательным видом, что сразу же возникли сомнения в их грамотности. И тут Туркул чуть заметно толкнул меня рукой в бок и показал на погоны. Я вначале не понял, и лишь затем до меня дошло. Патруль был в другой, непривычной для нас форме – без погон, не похожей на форму султанской армии. Вместо фесок – фуражки; довершали экзотический вид красные петлицы и высокие ботинки. Значит, господа кемалисты уже здесь.

Мы уже приготовились к худшему, но старший патруля, судя по всему, офицер, внезапно заговорил на скверном немецком. Наша форма показалась ему подозрительной, но музейная бумага возымела действие. Кемалист разрешил нам следовать дальше и даже пожелал счастливого пути. ОН козырнул, и патруль вновь исчез за холмами.

Мы пошли дальше, рассуждая о том, пропустили бы нас русские большевики, будь у нас, скажем, бумага из Императорской Археологической комиссии. По всему выходило, что не только не пропустили бы, но, скорее всего, разменяли бы на месте. Выходит, господин Акургал прав, и Кемаль склонен уважать европейскую образованность. Туркул еще раз пожалел, что с Кемалем не удается поговорить. Я с ним полностью согласился. Но что поделаешь, паше больше по духу большевики.

Гиссарлык появился как-то сразу, словно вынырнул из-под земли. С первого взгляда он не производил особого впечатления – почти такой же, как и десятки холмов вокруг, разве что чуть выше и больше. Правда, узнать его можно сразу – по срытой вешине холма, пробитым траншеями склонам и нескольким теснившимся домикам, – остаткам лагеря Дерпфельда.

Мы стояли на поле у подножия Гиссарлыка и, напрягая память, вспоминали строки «Илиады». Именно здесь, на этом месте, погибли все защитники крепкостенной Трои. Чуть ближе к холму, там, где, вероятно, были ворота, упал пронзенный ясеневым копьем Гектор Приамид – главнокомандующий троянской армии. Туркул заметил, что в детстве, штудируя «Илиаду», он всегда сочувствовал троянцам. Теперь же сочувствует им еще больше. Троянцы защищали свой город от вдесятеро превосходящих ахейских полчищ, и ему непонятны почитатели Агамемнона и Ахиллеса.

Спорить не приходилось, но кто-то резонно заметил, что всегда находятся сочувствующие силе. Ведь и большевиков многие поддержали. И краснопузым ахиллесам скоро понаставят памятников с чертовыми пентаграммами, и Бог весть , когда помянут наших Гекторов.

Да, все это было здесь, на этом поле. И остались только невысокие курганы, поросшие колючим кустарником, да козий выгон, где пасутся «трагосы» из паршивой деревеньки Хыблак, что прилепилась к северному склону Гиссарлыка. Впрочем, и коз не видать, – говорят, Хыблак за годы войны обезлюдел.

Восхождение оказалось не таким легким делом. Траншеи постоянно перегораживали путь, позараставшие травой ямы так и лезли под ноги, к тому же приходилось постоянно прерывать путь, чтобы объяснить мешанину кладок, выползающих из-под красноватого суглинка. Хорошо еще, что в свое время Дерпфельд лично водил нас по раскопам. С первого взгляда понять здесь что-либо практически невозможно.

Здесь все перемешалось. Гладкие плиты от строений Нового Илиона, куда любили приезжать римляне, демонстрируя свой троянский патриотизм. Стена Лисимаха, которая, похоже, не имеет к Лисимаху никакого отношения, но, действительно, времен эллинизма. Греки тоже любили сюда приезжать. Александр Великий построил здесь целый храм. В честь Ахилла, естественно.

А глубже – семь или восемь слоев гари. Семь или восемь городов, сгоравших и вновь возникавших на пожарище. Какой-то из них и был, вероятно, Троей Приама. Правда, какой именно, никто еще не знает. Шлиман считал одно, Дерпфельд – другое, а великий Курциус так и не поверил, что это Илион. До самой смерти не поверил, хотя бывал здесь неоднократно.

Да, это камни производят впечатление. К сожалению, можно увидеть только их. Все остальное, что не было расхищено, спрятано теперь в музеях. В Германии находится знаменитый Клад Приама, раскопанный Шлиманом на южном склоне. А остальное разбросано по разным странам и никогда уже не соберется вместе. Что ж, великий город снова грабят. Вернее, дограбливают то, что осталось после ахейских вождей. Поручик Успенский, недоверчиво разглядывавший серые каменные блоки, не мог не поделиться своими сомнениями. Его беспокоила мысль о датировке. Насколько точны наши выводы. И применялся ли флюориновый метод для определения абсолютных дат.