Андрей Валентинов - Флегетон

Признаться, и сейчас, по прошествии почти целого года, мне не очень понятен смысл нашей заднепровской операции. Интересно, что неясен он и Якову Александровичу. Красные, ежели верить их пропаганде, были уверены, что наше наступление имеет целью помощь полякам. По-моему, это исключается. Тогда поляки уже откатывались к Варшаве, и наш десант за Днепр выручить их не мог. Резерв Якову Александровичу не дали, и наш корпус должен был опять наступать против вдесятеро превосходящих сил красных. Вдобавок, Барон запретил нам прорываться к повстанцам, что лишало нас единственной поддержки.

В общем, создается впечатление, что Крымский корпус опять должен был отвлекать на себя красные резервы. А может, и того хуже, – наступать за Днепр предписали французы, с которыми Барону конфликтовать не хотелось.

Теперь становилось очевидным, что наше наступление обречено с самого начала. К счастью, тогда мы этого не знали. Как не знали и того, что наша армия ничего не сможет сделать с железным мальчиком Уборевичем, и наступление Барона захлебнется в Южном Донбассе, приблизительно там, где за год до этих событий мы сидели у ночного костра с поручиком Голубом и Танечкой Морозко. И мы покатимся назад. На этот раз – навсегда. Два дня я занимался делами роты, подтягивая изрядно распустившийся за это время личный состав. Мы со штабс-капитаном Дьяковым послали в штаб корпуса представление на пятерых наших юнкеров с тем, чтоб досрочно произвести их в офицеры. Ребята этого заслуживали, да и офицеров нам явно не хватало. Не знаю, кому в штабе попала эта бумага. Во всяком случае, Яков Александрович говорит, что не видел ее. Все пятеро так и остались юнкерами. Им, как и всем остальным юнкерам-сорокинцам, не пришлось надеть офицерские шинели.

Хватало и других дел. Как-то, по-моему, чуть ли не на следующий день после моего возвращения в отряд, я сидел на завалинке и в полном одиночестве докуривал пачку «Мемфиса». Папиросы, кстати, у нас кончились, и пришлось перейти на махорку. Вновь папипрсы мы увидели только в Истанбуле. Я курил, любовался тонким серпом молодой луны и размышлял, куда могли подеться господа офицеры. Поручик Успенский, судя по всему, по уши завяз в преферансную баталию, а вот местонахождение прапорщиков оставалось загадкой. Внезапно кто-то присел рядом, и я не без удивления узнал нашу сестру милосердия. На этот раз Ольга была одна и, похоже, не в настроении.

Ольга заговорила о чем-то постороннем, чуть ли не о перевязочном материале, которого, как всегда, не хватало, и вдруг, прервавшись на полуслове, попросила меня об одной услуге. Она надеялась, что я смогу ей помочь. Помочь помириться с прапорщиком Мишрисом.

Ольга долго объясняла, как все сие могло случиться, и что она не так уж и виновата, а затем стала настаивать на моем вмешательстве. Она считала, что я должен повлиять как старший по возрасту. Ну и как отец-командир, само собой.

Меня подмывало посоветовать ей обратиться по этому делу к штабс-капитану Дьякову, но обижать Ольгу не хотелось. Я сказал лишь, что в этиих делах я плохой советчик. Моя собственная личная жизнь так и не сложилась, и я не считаю себя вправе вмешиваться в чужую. Как бы не вышло хуже.

Ольга живо заинтересовалась порробностями моей несложившейся личной жизни, но я ее разочаровал, предложив поговорить о чем-нибудь более приятном. Ну, хотя бы об этой луне.

Мы не торпясь прогуливались взад-вперед по абсолютно пустой сонной улице и вели заумный разговор, когда нас настиг прапорщик Мишрис, возвращавшийся в полном одиночестве откуда-то со стороны степи. Мишрис, увидев нас, отшатнулся в сторону и попытался проскользнуть в хату, но я изловил его, мы присели на той же завалинке и повели общую беседу. Точнее, попытались, – говорили Ольга и я, а Мишрис поначалу только односложно отвечал.

Оказывается, бедняга прапорщик тратил свободное время на то, чтобы практиковаться в топографии. Как и в Албате, он занялся съемкой плана местности, хотя, по-моему, снимать там было нечего – степь лежала ровная, как блин. Я укоризненно поглядел на Ольгу, и та, сообразив, до чего довела молодого человека, изрядно смутилась.

В конце концов, мы проводили Ольгу до ее хаты и решили ложиться спать, не дожидаясь пропавшего без вести прапорщика Немно. Оставалось надеяться, что его тайна не была связана с похищением очередного коня из царской конюшни.

Все высянилось через два дня. Тайну звали Галина, она жила рядом и была весьма недурна собой. Особенно для тех, кто падок на малороссийских пейзанок.