Андрей Земляной: Рокировка в длинную сторону

— Лерочка? Откуда такое богатство гастрономических изысков?

— А кто же ещё! Говорила тебе, придурок, не ходи с Сявкой. Эти козлы вообще озверели.

— Сергей Гаршин… — Произнёс Александр вслух то, что крутилось на языке. — Берега он вконец потерял, ну да я найти помогу…

— Ну, да, я же и говорю Сявка — Параша. Гад! — Девочка наконец справилась с верёвкой и заглянула в лицо Александру. — Пойдём, тебе к доктору надо. Как выбрался-то?

— Выбрался, — Саша задумчиво растер сорванные в кровь запястья и внимательно осмотрел себя. Серые штаны из тяжёлой плотной ткани, с которых струями текла вода, такая же куртка и под ней рубашка неопрятного серого цвета. На шее мокрая красная тряпка — видимо пионерский галстук, схваченный белёсым, потертым до латуни зажимом с изображённым на нём костром.

— Белов? — прозвучало откуда-то сверху.

Подняв голову, Александр увидел молодого, горбоносого мужчину в таких же серых штанах, но в рубашке-косоворотке и небольшой тюбетейке на голове.

— Почему ты мокрый?

— Это Гаршин с дружками его связали и бросили в воду! — выкрикнула Лера и шагнула так, чтобы заслонить Александра.

— Вечно твои фантазии, Конева… — Мужчина нахмурился. — Пионеры не врут! А тебя уже сколько раз…

— Вы бы лучше приглядывали за своими урлоидами, товарищ Шпильрейн, — спокойно произнёс Ладыгин-Белов, которому тут же вспомнилась фамилия воспитателя, и мягко отстранил девочку скользнув вперёд. — Сегодня я последний раз позволил этим мразям прикоснуться к себе. Ещё одна попытка и будет четыре трупа. Доступно объяснил?

— Ты у меня Белов, в домзак улетишь, по статье «угроза убийством», — лениво произнёс воспитатель, оглядываясь кругом. — Этап, баланда, то-сё.

— Это будет потом, если будет… — Бывший полковник, ощерился в волчьей усмешке. — А трупы будут сейчас. Трупы, расследование, неудобные вопросы: как это воспитатель, комсомолец допустил такое в порученной ему группе? И соответствующая запись в вашей биографии… хотя этим дело, я думаю, не ограничится. Так что баланда в домзаке — ваша перспектива, на сто процентов. Меня-то — в колонию, систему товарища Макаренко на практике изучать, да фотоаппараты делать, а вот вас… Вас, товарищ Шпильрейн, энкавэдэ за такие художества точно прихватит… — Александр с усмешкой оглядел полноватую фигуру воспитателя. — Ваша-то задница для прихвата куда как удобнее…

Воспитатель побагровел, постоял какое-то время, сверкая глазами, но, не сказав ни слова, повернулся и ушёл.

— Странный ты какой-то Белов. — Лера пристально посмотрела на друга. — Даже выражение лица какое-то…

— Какое? — машинально спросил Александр.

— Жёсткое. Словно у дяди Ляо, — девочка поправила волосы, сбившиеся на глаза.

— Ясно… — Александр начал стаскивать мокрую одежду и развешивать её на куст, росший у самого берега. — Спички есть?

— У тебя точно что-то с головой… — Лера нахмурилась. — Нет, конечно, и не было никогда.

— А зря, кстати, — Александр хмыкнул. — Полезнейшая вещь. И костёр разжечь, и пожар устроить… — Он зажал высушенные жарким весенним солнцем щепки в руках, и начал быстро тереть друг об друга. Через пару минут из-под деревяшки потёк тонкий сизый дымок, а ещё через пять минут небольшой костерок уже весело хрустел валявшимися на берегу корягами.

— Ловко, — одобрительно оценила девочка розжиг костра. — Ты мне не говорил, что так умеешь.

Александр, лежавший на песке и незаметно ревизовавший организм, доставшийся ему от канувшего в пустоту Александера Белова, четырнадцати лет, сына антифашистов-спартаковцев погибших в Германии, и принятого на попечение Советской Республикой, лишь кивнул:

— Невелика наука.

— Слушай, давай я с девчонками договорюсь, у нас в корпусе переночуешь. А то эти ведь точно не успокоятся.

— Знаешь, почему нельзя бегать от снайпера?

— От кого?

— Ну… от меткого стрелка…

— Э… почему?

— Умрёшь уставшим, — лениво сказал Александр, переворачиваясь на живот. — Всё равно приползут. А прятаться у девчонок это как-то не комильфо.

— Не замечала я в тебе любовь к французскому.

— Tout utilisé pour la première fois. — Машинально ответил Александр и посмотрел на солнце. — Сегодня у нас…

— Двадцать седьмое мая.

— Двадцать седьмое… — Он кивнул. — Значит ещё часов восемь светлого времени. Нормально. Всё высохнет через пару часов, и пойдём.

— На обед опоздаем.

— Добудем чего-нибудь на кухне, — отмахнулся Александр.