Михаил Королюк - Квинт Лициний 2

Жора заинтересованно подался вперед:

– Семейное положение?

– Муж – преподаватель кафедры научного коммунизма Университета, кандидат философских наук. Два сына, пятнадцать и семнадцать лет. Отец – капраз в Кронштадте.

– Так… – глаза у Жоры блеснули, – о муже, сыновьях что дополнительно известно? Спортом занимаются? Фотоделом?

Капитан пробежал глазами по листу и поджал нижнюю губу:

– Нет ничего пока.

– Ладно, – Минцев повеселел, – интересный вариант. В ближнюю очередь их, на разработку.

– Третий десяток пошел, – меланхолично заметил капитал, чиркая по папке красным.

– Разгребем постепенно, – отмахнулся Жора, – выцедим город и разгребем. Есть еще что интересное по первой зоне?

– Да… – голос Владимира прозвучал неуверенно, – пара подростков еще. Первый… Вот: Измайловский проспект, Соколов Андрей, учащийся девятого класса английской школы. Весной прошлого года, после сотрясения мозга, в речи на уроках английского появился отчетливый американский акцент. С осени начал проявлять недюжинные способности к математике.

– Насколько недюжинные?

– Начал изучать программу института.

Минцев чуть заметно пожал плечами.

– В матшколах каждый второй грызет академические курсы. Кроме этого?

– Отец преподает в Военно-медицинской академии.

– Все?

– Все.

– В шлак, – решительно отмахнулся Жора.

На обложку легла зеленая отметка, папка легла поверх дела Кратова.

Жора решительно допил чай, и поставил сверху пустую чашку.

«Ничего», – подбодрил он себя, – «найду. Трое в разработке, три десятка в ближней очереди… Найду. Он где-то рядом, я чувствую».

– Так, – потер он руки. – Давай следующего.

Вторник, 14 февраля 1978 года, день,

Москва, объект «Высота».

– Нет, Юра. Нет, – Брежнев для убедительности прихлопнул ладонью по столу. – Все, вопрос решен.

– Леонид Ильич, – Андропов наклонился вперед и доверительно понизил голос, – политбюро единодушно в своем решении. Мы все просим вашего согласия на награждение. Это очень важный в своем символизме политический вопрос…

В глазах у Брежнева, под тяжелыми набрякшими веками, неожиданно заискрила смешинка.

– Юр, – протянул генсек, чему-то улыбаясь, – я все понимаю. И что Михал Андреич не вовремя загрипповал, и что тебя Костя попросил ко мне по этому вопросу зайти. И, даже, что ты сам искренне за это решение. Но нет. Я обдумал и решил. Все.

Он сцепил ладони перед лицом и поводил большим пальцем по губам, словно о чем-то заново раздумывая, а потом с чуть заметным сожалением повторил:

– Нет.

– Леонид Ильич… – оживился, почуяв слабину, Андропов.

– Дай сюда эту папку, – в голосе генсека неожиданно прорезалась сталь.

Юрий Владимирович тяжело вздохнул и нехотя подчинился.

Брежнев выдернул из папки тоненькую стопочку бумаг. Дальнозорко отставил, проглядывая, а потом с неожиданным ожесточением рванул наградной лист – раз, второй, потом, с усилием, третий. Скомкал, словно лепя снежок, обрывки и отправил ком в корзинку. Следом полетел и проект решения Политбюро. Демонстративно встряхнул ладони и с вызовом посмотрел на Андропова:

– Все!

Тот обреченно вздохнул:

– А с орденом-то что?

– Сдать обратно в Гохран, – решительно отмахнулся Брежнев, – и молиться, чтоб не пригодился.

Юрий Владимирович поджал губу – начало важной беседы сложилось неудачно.

Генсек, что с ним случалось не часто, ошибся – никто не просил Андропова протолкнуть подзависший вопрос. Напротив, это Юрий Владимирович провернул аппаратную многоходовку, поссорившись по дороге (слава богу, не серьезно!) с Устиновым и серьезно задолжав Черненко, и все ради того, чтоб лично уговорить Брежнева на вручение тому ордена «Победы».

И вот на тебе, все впустую! То, что сначала казалось легким капризом, обернулось категоричным отказом. И теперь вместо благодушного коллекционера наград напротив сидел весьма раздосадованный собственной неуступчивостью Брежнев.

– Ну, что там у тебя еще? – генсек нетерпеливо кивнул на две сыто раздувшиеся кожаные папки, что лежали, дожидаясь своего часа, справа от Андропова.

Председатель КГБ озабоченно потер лоб, решаясь. Затем, сказал, словно прыгая с обрыва:

– Леонид Ильич, считаю нужным проинформировать вас об одном важном и весьма необычном деле. Десять месяцев назад по ряду адресов поступили очень необычные письма. Все они были отправлены из Ленинграда и содержали, в числе прочего, информацию, которую, исходя из наших представлений, не мог иметь никто. Вообще никто!