Валерий Большаков - Сага о реконе

– Не на того ты меч обнажаешь, сэконунг, – сумрачно сказал он. – Признай истину – Один и Тюр [66] Один – бог войны, Тюр – бог воинской доблести. отвернулись от тебя.

Геллир умер сразу – сын Рёгнвальда Клапы вонзил ему в печень здоровенный кинжал, схожий размерами с саксом.

И выхватил меч.

– Бей неверных! – взревел он. – Бей всех!

Не каждый викинг схватился за оружие, заслышав сей призыв, но половина засевших в усадьбе – точно.

Они бросились на отряд Рыжего Змея, врубаясь с той яростью, что граничит с отчаянием.

Ворота стояли открытыми настежь, но люди Гунульфа не шли на прорыв, они лютовали внутри усадьбы, как дикие звери в загоне, кромсая острой сталью и своих, и чужих.

Конники Хродгейра заслонили собой бондов, и им досталось пополной. Половине лошадей хирдманы выпустили кишки и брали на копье всадников, выпавших из седла.

Правда, Кривой собрал в команду не кого попало, так что не каждый кавалерист принимал смерть от пехотинца, частенько случался и противоположный вариант.

Костиному коню не вспороли брюхо, но Плющ решил, что лучше самому спешиться – больше будет шансов уцелеть.

Отбив удар мелькнувшего меча, да так и не заметив, чьего именно, Костя пригнулся, пропуская над собой гудящую секиру. Увернулся, ушел от удара копьем, принял на щит злобно шаркнувший клинок и уперся в стену.

Оттолкнулся лопатками, чтобы броситься в бой, и тут прямо перед ним нарисовался озверелый воин в кожаном доспехе, с подъятой секирой.

«Все?!»

Тренькнула тетива арбалета, и короткая стрела впилась викингу в грудь по самое оперение. Хирдман пошатнулся и рухнул к Костиным ногам.

– Спасибо! – выдохнул Эваранди.

– Да не за что! – откликнулся Роскви.

Тут с тылу ударил отряд Беловолосого, рубя врага наотмашь, просаживая копьями, оглушая дубинками.

Попав в окружение, хирдманы начали сдаваться в плен, а накал борьбы сместился в самую середку двора, где сошлись Хродгейр и Гунульф.

Оба рубились мастерски, клинки так и мелькали, с немыслимой быстротой крестя воздух.

В какой-то миг битва вокруг стала угасать, словно концентрируясь в поединке херсира и сэконунга.

Кривой совершил молниеносный выпад, серьезно задев Гунульфа.

Незадачливый сын Рёгнвальда Клапы ударил с разворота, да с такой силой, что едва не вышиб меч из руки Хродгейра.

Но именно что едва, а вот Кривой сразу осерчал, медленно сатанея.

Клинок его, и без того блиставший ускоренно, замелькал и вовсе бешено.

Херсир не стоял на месте, он двигался по кругу, будто танцуя, и в какой-то момент его широкая спина заслонила Косте дуэль. Именно тогда все и случилось – Хродгейр изогнулся, взмахивая мечом, и брызнула кровь.

– Готов! – крикнул Хравн Одноухий.

Но Гунульф С Красным Щитом уже ничего не слышал – тело его, все еще сильное, падало ниц, рука не выпускала меч, а душа уже отлетала в чертоги Вальхаллы.

Или его ждал Хель?

Викинги, обступившие место поединка, хранили мрачное молчание, даже те, кто до последнего шел за сэконунгом.

Устало отерев пот левой рукой, Кривой проговорил, указывая окровавленным мечом в сторону ворот:

– Бонды, на выход!

Заложники заторопились, спешно покидая пределы усадьбы. Пленные хирдманы, оставшиеся без своих ярлов, а теперь и без сэконунга, не мешали им.

Они стояли, как оплеванные.

– Вы могли уйти, – громко сказал Хродгейр, – но все ждали чего-то! Кто хотел биться до последнего, того похоронят в этом лесу! Кто желал послужить Хьельду, тот нынче с нами. А вашу участь решит конунг.

Уцелевшие конники развернулись и выехали за ворота.

Следом поспешили заложники.

За ними ступал отряд Хёгни, поредевший незначительно. Отъехав шагов на сотню, Плющ оглянулся и увидел, как обезоруженные викинги покидают усадьбу.

Их поступь нельзя было назвать размашистой, скорей уж воины плелись, а люди Йодура помогали им держать верное направление – на Сокнхейд.

Vae victis. [67] Vae victis ( лат. ) – горе побеждённым.

Бородин, покачиваясь в седле, вздохнул:

– А хорошо мы тут нарегулировали…

Плющ глянул на солнце – дневное светило спустилось, касаясь краем елей западного леса.

– Еще не вечер, – хмыкнул он.

Шимон со злостью и отвращением следил за осадой хутора. Долбаный Гунульф!

Ничего ему поручить нельзя, все, что мог и не мог, прогадил! Правда, стоит, в порядке самокритики, признать и свою вину: большую кадровую ошибку совершили вы, товарищ Щепотнев.