Светлана Бестужева-Лада - Императрица по случаю

– Ты же знаешь, что другие женщины меня не интересуют. Ну, я вижу тебе значительно лучше. До вечера, мой ангел, отдохни хорошенько.

Он поцеловал меня в лоб и исчез. А доктор Роджерсон заставил меня выпить ложку какой-то кисло-сладкой микстуры, после которой я не столько заснула, сколько впала в какое-то подобие прострации. Что интересно, голова при этом работала достаточно ясно.

Пять лет со дня свадьбы… Пышные торжества. Балы, красавицы, лакеи, юнкера… Вот насчет юнкеров я как-то не слишком уверена, кажется, они появились много позже. Да и Бог бы с ними, с юнкерами и всеми прочими воинскими званиями!

Как я буду танцевать – вот в чем вопрос. Вальс тогда уже придумали или еще нет? О всевозможных танго-фокстротах придется забыть. Ну, полонез я, допустим, видела во многих костюмированных фильмах – как-нибудь осилю. А остальное?

А остальное, моя милая, просто не осилишь. Придется прикинуться слабенькой после тяжелой и продолжительной болезни и только любоваться на танцующих. Побеседовать с кем-нибудь, опять же, куда полезнее, чем отплясывать неизвестные пляски. Ладно, разберемся по ходу дела. Потеря памяти – штука хитрая, ее до конца не изучили даже в том времени, откуда я десантировалась. А уж здесь-то тем более.

Все-таки микстура доктора подействовала, и я заснула. Судя по всему, ненадолго, за окном по-прежнему было светло, а комнате никого не было. То есть это мне так показалось, что – никого, но как только я попыталась встать с кровати – по вполне уважительной причине – из какого-то угла тут же возникла уже знакомая мне женщина в темном платье и чепце.

– Княгинюшка, голубушка, не велел дохтур-то подниматься.

– Но мне нужно, – опешила я.

– По малой или по большой? – совершенно естественным тоном задала вопрос неидентифицированная мною пока дама.

– По малой, – буркнула я, заливаясь краской.

– А смущаться нечего, красавица моя, сей минут я вазу-то ночную представлю.

– Да я бы и сама…

– Вот поправитесь, так конечно сами все будете. А сейчас уж не взыщите.

Я не взыскала. Удовлетворила свои потребности, мимоходом отметив, что предоставленная мне ваза была действительно фарфоровым произведением искусства, а когда женщина унесла ее и вскоре вернулась, задала прямой вопрос:

– Вы кто?

– Ох, княгинюшка, и верно говорят, что болезнь вам вовсе память отшибла. Катерина я, камеристка ваша. С тех пор, как государыня Екатерина Алексеевна, царствие ей небесное, меня к вашей персоне приставить изволили, так и служу.

– И когда это было?

– Да сразу, как вас, цветочек нежный, девочку застенчивую, в Россию привезли. Тому уж годков шесть будет.

Один источник бесценной информации был найден. И вся прелесть заключалась в том, что эта самая Катерина ответит на любые вопросы, ничему не удивляясь. Память-то у княгинюшки отшибло напрочь, вот беда. Как тут не помочь беде?

– Давно я болею, Катерина?

Та взглянула на меня и быстро вытерла глаза рукавом.

– Вот… Забыли, что завсегда меня Катюшей звали…

– Ну, прости, Катюша, прости, милая, не виновата я, что вот такая оказалась. За что-то Бог наказал.

– Да за что вас наказывать-то, ангела безгрешного? Уж ежели кто и виноват в вашей хвори, так шелопут этот, князь польский. Он с вами гулял, да все удерживал: погодите, мол, да подождите, мол. Вот и догулялись.

– А его высочество где же был? – осведомилась я, догадываясь, что польским шелапутом Катерина называла князя Адама Чарторыжского, про которого я читала, что он активно ухаживал за Великой княгиней и даже, по скандальным сплетням, был отцом ее первого ребенка.

«Поляка – вон, – решила я про себя. – Без ухажеров, тем более, иностранных, обойдемся. И наедине я его более принимать не стану. Поскольку ребенка рожать нужно, это даже не обсуждается, а всякие подозрения мне ни к чему».

– А великого князя, который с вами спервоначалу гулял, государь-император к себе позвать изволил. Уж по какому делу – то мне неведомо. А к ночи у вас, княгинюшка, жар начался, да такой сильный…

– Катюша, скажи, кому там следует, чтобы этого князя польского более на порог ко мне не пускали. Из-за него я в таком положении оказалась, что язык родной напрочь забыла.

– Как это?! – ахнула Катерина.

– А так, что два-три слова помню, а более ничего. Спасибо, хоть русский язык мне Господь сохранил.

Мы с Катериной дружно и истово перекрестились.

В этот момент раздался тихий стук в дверь. Катерина резво отправилась узнавать, кого там Бог принес по мою душу, а я откинулась на полушки и подумала, что завтра, пожалуй, нужно будет потихоньку вставать, что бы там господин Роджерсон ни говорил. Повалялась – и хватит, нужно активно внедряться в окружающую среду. А одной камеристки для этого маловато.