Григорий Карянов - REHAB

Вероятно, этого вступления вполне достаточно, и нужно здесь поставить точку. Написать хорошую концовку произведения, ровно как и любой статьи или предисловия, – тоже всегда задача не из легких. Без церемоний и излишеств, в заключение я лишь скажу, что данный роман оставил исключительно положительные впечатления и яркие воспоминания (несмотря на мрачность самой больницы) – давненько я не читала такую литературу, интригующую и вдохновляющую на рассуждения. И даже если Вы далеки от темы больниц со всеми ее медикаментами, иголками и халатами, не беда: этот роман все равно затянет Вас в круговорот событий, полный загадок и удивительных ответов на них, так что скучно точно не будет. Время пролетит незаметно – может, день, а может, неделя… Но в памяти у Вас он точно останется, а потом Вы снова вернетесь к нему, чтобы раскрыть и другие тайны, которые не давали спокойно спать по ночам уже после того, как Вы прочитаете его последнюю страницу.

DW

Апрель 2018

В этой больнице никогда не было тихо: даже с приходом ночи раздавались чьи-то крики, завывания или бормотание. Страшнее всего был звук бегающих ног по коридору, вслед за которыми обязательно происходила поимка беглеца и его проведение в палату. Все это сопровождалось характерными криками работников медучреждения и визгом пациента. Звук бегающих ног по коридору говорил, что и в мою палату обязательно наведаются для проверки, будут светить в лицо, слишком близко поднося свечу к глазам, отчего я буду лишь щуриться и отворачивать голову.

– Двадцатая, все на месте? – крикнет дежурный из коридора, и медбрат, убрав от моего лица свечу, ответит, что все, а затем покинет расположение палаты и запрет дверь.

Когда перебудят таким образом всех пациентов, о спокойном сне можно будет уже точно не мечтать. Крики больных становились все громче, по нарастающей, и продолжались всю ночь до самого утра, пока не наступал черед таблеток и уколов. На время могло показаться, что стало тихо, но это было далеко не так: просто ко всему привыкаешь, даже к крикам больных в психиатрической лечебнице, в которой я нахожусь давно и, видимо, находиться мне здесь еще долго, если не всю жизнь.

Мое появление здесь было неслучайным, но я совершенно здоров и нахожусь в здравом уме и твердой памяти, в отличие от несчастных, для которых эти стены стали смыслом жизни. В моей палате помимо меня было еще трое. Нет, лучше будет сказать, что помимо меня в моей палате находилось еще три койки, на которых лежали пациенты больницы. Я не мог их назвать жителями этой палаты просто потому, что они часто менялись, и я не успевал к ним привыкнуть. Сейчас на соседних койках лежали самые, казалось бы, спокойные пациенты, которые жили в палате с момента моего появления здесь. Они редко кричали, они вообще мало произносили звуков, они не разговаривали, не мычали и не пытались устроить побег. Среди них не было инвалидов или бездомных, они были по-своему особенными и странными. В углу, около двери с окошком, через которую выдавали завтрак, лежал мужчина, как и все мы, в серой пижаме. На вид ему было лет сорок, худой, волосы черные, волнистые, хотя седина уже давно затронула его виски и пробиралась все дальше к макушке. Он сидел на кровати, поджав под себя ноги, и покачивался вперед-назад. Иногда он шевелил пересохшими губами, но из его уст не исходило ни слова. На следующей кровати, та, что ближе ко мне, лежал мужчина; он был несколько моложе первого, худой, с черными кругам под глазами, с короткой стрижкой. Он редко вставал с постели, но иногда все же прогуливался по коридору, опустив руки, которые, казалось, ему и не принадлежали вовсе, и ему приходилось повсюду таскать их с собой. Сейчас третья койка пустовала: пациента, который ее занимал, недавно перевели в другое отделение. Он был человек пожилой, порой улыбался, но смотрел на все с какой-то одной ему ведомой печалью. Он так же не проронил ни слова за все то время, пока находился здесь. В последнее время ему становилось все хуже: после процедур его приносили медбратья – или иначе «штатские», как здесь называли персонал больницы – клали его на кровать, и он мог часами лежать, совсем не двигаясь, затем засыпал.

Но вот, когда луна в решетчатом окне уже светила справа, что было примерно после двух часов ночи, я с радостью отметил, что стало тише. Лишь где-то в конце коридора раздавалось «уханье» больного, как вдруг послышался скрип тяжелой двери, ведущей с лестницы к нам на третий этаж, а затем топот нескольких ног. Они чеканили каждый шаг, и их было по меньшей мере трое. Также раздавались и их голоса, они говорили с кем-то очень знакомым, с голосом, который я слышу почти каждый день. С их появлением на этаже в палатах снова начали просыпаться на время затихнувшие больные, и волна криков начинала возрастать.