Борис Толчинский: Машиах. Цикл «Божественный мир»

– Императрица римлян не вправе указывать римскому народу, кому быть его защитником, а кому не быть, – покачала головой она. – Андрон Интелик стал трибуном, когда мы с тобой ещё не родились. Если плебеи целых двадцать лет выбирают его своим защитником, мне ничего не остаётся, как принять их выбор. Но я это так не оставлю.

Раздался стон. Они тут вспомнили о женщине, которую только что спасли от насилия, и устремились к ней.

Это была девушка, совсем юная. Она лежала на сырой земле полураздетая и во все глаза смотрела на Филис. Когда та наклонилась к ней, иудейка закрыла глаза и проговорила:

– Наверное, я умерла и вижу сон, счастливый сон… У нашей госпожи сегодня праздник… дозволено ли будет вашей преданной рабыне знать, почему великая госпожа приходит этой ночью в квартал людей народа Книги 7 7 В альтернативно-исторической реальности «Божественного мира» людьми народа Книги (Писания) называют себя только иудеи. и спасает никому не нужную рабыню-иудейку. Разве у великой госпожи нет других, более важных дел…

– Это неправда, ты нужна мне. Вставай, но медленно и осторожно. Да, так. Я тебя согрею. Ты – Ракель, дочь моего друга Давида?

– Ракель, – подтвердила девушка, – Ракель Циони.

– Ягнёнок из Сиона, – улыбнулась Филис, сняла свой плащ и укрыла им Ракель.

Под плащом у Филис оказался строгий чёрный мундир-калазирис 8 8 Калазирис – здесь форменная, обычно облегающая фигуру, мужская и женская однотонная одежда: 1) патрисианской знати; 2) военных и гражданских чинов. Состоит из двух частей – короткой куртки с высоким стоячим воротником и застегивающимися полами, и длинных узких штанов-чулков. без знаков различия, но с планкой ордена Фортуната первой, то есть высшей, степени. Носить его имели право только те, кто восседает на Божественном Престоле, земные боги и богини римлян.

Ракель с благоговейным ужасом посмотрела на эту планку и прошептала:

– А я было подумала, что сплю, и вы мне снитесь…

Она хотела упасть на колени, но Филис не позволила.

– Тебе не нужно это делать. Твой бог Иегова, не я.

– Не он! Уже не он! Не он спасал меня, он меня бросил, когда я умоляла о спасении. Меня спасли вы, mea Dea et Domina 9 9 Mea Dea et Domina – моя богиня и госпожа (лат.). … У меня есть брат, – вдруг спохватилась Ракель, – Шломо! Ему всего пять лет, я велела Шломо спрятаться, а сама побежала, чтобы их отвлечь… Он должен был остаться в доме!

Макс оглядел дом семьи Циони. Дом был большой и ладный. Сколько раз его поджигали – так и не смогли поджечь. Должно быть, умные хозяева об этом позаботились заранее. Были бы ещё умнее – успели бы заранее сбежать, когда могли, подумал Макс. Но они надеялись, что пронесёт. В Темисии уж лет пятьсот как не случалось никаких погромов. Если даже Филис, и та не знала о погроме…

– Не бойся, мой друг найдёт твоего маленького брата, – сказала Филис и обняла Ракель, не как императрица и богиня, а как простая девушка свою попавшую в беду сестру. – Ну, вот. Теперь согрейся. Ты знаешь, у меня есть внутренний огонь… и он не только убивает. Он убивает только злых людей, а добрых – согревает.

– Знаю… теперь знаю, – прошептала иудейка.

Поймав взгляд Филис и уловив немой приказ, Макс кинулся внутрь дома.

Он вскоре возвратился. И, как сказала Филис, не один. Макс вёл – вернее, нёс, тащил, волок – кудрявого, упитанного мальчугана, тот упирался, не хотел идти, как мог, пытался укусить юношу, вырваться и убежать. Макс поставил мальчугана перед Филис и заметил:

– А этот бунтовщик растёт, похоже, а не раб.

– Я тебе не раб! Я не раб! – с негодованием вскричал мальчишка. – А ну, не трогай, ты! Я Шломо, сын Давыда и внук Янкеля, правнук Менахема, праправнук Саула! Мы Хасмонеи, происходим из царей!

– Из младшей ветви, очень младшей, мы теперь Циони, – тихо молвила Ракель, обнимая брата. – Шломо, это царица тысячи царей 10 10 «Царь тысячи царей» – один из множества торжественных титулов Божественного императора. , она выше всех под Солнцем и Луной, она спасла нас… со своим отважным другом. Ты понимаешь, она нас спасла? Это такое чудо! Оно теперь случилось, в Судный день!

Мальчуган осторожно, исподлобья посмотрел на Филис, насупился, сказал:

– Я знаю, кто она. Все знают. Она теперь на всех монетах. Вот.

И опустился перед Филис на колени, вместе со своей сестрой.

– Там, в доме, все мертвы, – сказал Макс на сиа , особом патрисианском наречии, которое простонародью, а тем более, ивримам, знать не полагалось, – я насчитал шестнадцать тел.