Борис Толчинский - Машиах. Цикл «Божественный мир»

– Филис, не вини себя. Ты не в ответе за…

– Оставь! Ты знаешь: я за всё в ответе, только я одна. В ответе перед теми, кто глядит на нас со звёзд и судит каждую живую душу в этом мире. Судит по поступкам, а не благим намерениям, – она подняла голову вверх, капюшон спал, и Макс увидел слёзы на её лице, всегда таком живом и страстном.

Но звёзды не светили в эту пасмурную ночь: царили здесь только огонь и ветер, крики боли и отчаяния, порывы ярости и упоение пролитой кровью.

– Я не прощу себя, если с Давидом Хасмонейским что-нибудь случится. Я не прощу никого! Клянусь Творцом, который создал этот мир; клянусь небесными богами, которые поставили меня над Ойкуменой; клянусь кровью Фортуната, которая течёт во мне, я не стану никого прощать, я запрещаю себе это, кого-либо прощать без искупления, – повторила она, ускоряя шаг. – Поторопимся, Макс!

– Когда ты не прощаешь, то и я подавно, – отозвался он.

Улица сделала крутой поворот. Филис и Макс увидели, как серые тени в плебейских плащах снуют у большого, богатого дома ивримов. Он стоял в конце улицы, на самом берегу озера Феб. Ценности уже вынесли; трое погромщиков быстро складывали ковры, драгоценности и дорогую утварь в огромные мешки, которые, похоже, принесли с собой, заранее готовясь грабить. Другие трое бегали вокруг дома с факелами, пытались поджечь его в разных местах.

Потом Филис и Макс увидели ещё двоих, они волокли из дома человека, облаченного в талит, на несчастном не было лица, но он был жив и пытался сопротивляться. Его несколько раз ударили ножом и бросили в озеро. Всё, что осталось от него, лишь громкий всплеск воды. Там же, у самой воды, ещё одна троица поймала женщину. Двое держали её, а третий срывал одежду.

Филис накинула капюшон и побежала. Макс устремился за ней.

– Да их тут дюжина, не меньше, – пробурчал он.

– Неважно, сколько их… неважно, – ответила Филис.

Никто из погромщиков не смотрел в их сторону. Из дома выносили огромные часы с маятником, драгоценную менору и большой, обитый бархатом сундук. Женщина пыталась вырваться, мычала из-под кляпа, но её держали крепко и щадить не собирались. Насильник в нетерпении расстёгивал штаны.

В окне второго этажа появился человек, он был очень стар, в одной лишь рваной тунике, с чёрной коробочкой-тфилином на лбу. Глаза старика выпучены от изумления и страха. Старик увидал Филис и Макса, простёр к ним руку, закричал, мешая древнеарамейский с простонародной латынью. В следующий миг изо рта старика хлынула кровь, он качнулся назад, исчез из вида, появился вновь, перевалился через подоконник и упал вниз. Следом в окне возник его убийца. Это был крупный мужчина с красной оплывшей физиономией, мясистым носом и свинячьими глазами, почти лысый.

– Так-то! – прогремел убийца, голос у него был низкий и хриплый, режущий слух. – Так их, вражье племя… Наша богиня славная девица Фортуната! Вот тебе, девонька, кошерного окорока на твою свадьбу! Будь здрава, наша Саламандра! Ишь, доброй свининой брезгуют, ублюдки…

– Этот мясник убил Янкеля… – чуть слышно прошептала Филис, и Макс сразу понял, что случится дальше.

Она вскинула руку, в свете пожарища на мгновение блеснул металл, а в следующий миг небольшая металлическая звезда уже сверкала во лбу убийцы старого цадика. Мясник потрясённо охнул, качнулся взад-вперёд, затем свалился вниз, упал на тело своей жертвы.

– Остановитесь! – воскликнула Филис. – Остановитесь и оставьте в покое этих бедняг!

Её заметили. Откуда-то стали появляться люди. Насильники также обернулись на её голос. Макс встал рядом с нею.

– Ты кто? Что за… – удивлённо произнес один, державший знамя с Саламандрой. Голос у него был высокий и писклявый, совсем не подходящий огненному стягу.

– Остановитесь, – властно повторила Филис и открыла лицо. – Ступайте по своим домам, просите там прощения у Фатума-Творца, у всех великих аватаров, у вашей богини и госпожи, которую вы унизили и оскорбили своим постыдным действом. Ступайте, уходите! Или все сейчас умрёте.

Глумливый смех был ей ответом. Её, конечно, не узнали здесь, хотя это лицо знали все: той, кто восседает на Божественном Престоле и царит, хотя бы и формально, над целой Ойкуменой, быть здесь просто не могло.

– Девочка, ты больна? Ты в своем уме? Сегодня у нас праздник! Помолвка нашей обожаемой августы! Сегодня мы гуляем на костях врагов и пьём их кровь!

– Да она считать не умеет, – ухмыльнулся другой и широко развёл руками, – нас тут двенадцать, а тебя тут сколько, ты и твой костлявый паренёк?