Александр Левин - Ирреальность. Сборник произведений

Около массивной входной двери, пройдя сквозь хохот сельских баб, как сквозь строй солдат с шомполами, я увидел Любашу. Она, завидев меня, стала опять кокетливо играть сумочкой, как девочка играет со своей любимой куклой.

– Гляжу, вы в кино собрались?

– Да, вот, Григорий Степаныч в приказном порядке отправил.

– Ну и правильно, не сидеть же вам, как сычу, в общаге!

– А вы-то, откуда знаете, где я остановился?

– Ой, ну чудной! Здесь же село! Кто-то чихнёт на одном краю села, а ему уже с другого конца варенье малиновое несут! У вас в Москве, поди, не так?

Я заулыбался. Мне было приятно осознавать, что Любаше я понравился. Меня как магнитом тянуло к этой сельской веселушке, хотелось ещё и ещё раз искупаться в её смехе.

– Ваша сельская разведка почище ФСБ работает!

Она залилась звонким смехом. Он, как горсть обронённых на пол сверкающих бусинок, рассыпался вокруг меня, отскакивая обратно, ещё раз бодря и играя с моей душой.

– Может сельская разведка знает, в каком ряду и на каком месте сидит кто-нибудь из знакомых, ну, например, Кузьмич? – еле сдерживая смех, задал я вопрос.

И, ведь, не хотел обидеть, чёрт меня дёрнул приплести Кузьмича в наш разговор. Её, светящиеся счастьем, глаза вмиг потухли, улыбка пропала с уголков рта. Было такое впечатление, что человека, находящегося здесь и сейчас, теплым беззаботным летним вечером, вдруг переместили в лютую зиму с колючим снежным ветром. Она перестала играть сумочкой, посмотрела на меня задумчивым взглядом и сказала:

– Пожалуй, я пойду домой!

Повернувшись ко мне спиной, она стала спускаться по ступенькам.

– Люба, подождите, я не хотел вас чем-нибудь обидеть! Ну не уходите же!

Я догнал её и взял за руку. Она посмотрела на меня доверительно.

– Откуда вы знаете, что он будет здесь?

– Да Степаныч сказал, будто сюда его привёз, дескать, старик «фильму» захотел посмотреть.

– Странно, что-то перед клубом я его не видела.

– Да и я, что-то здесь людей старше пятидесяти лет не видел. Мне Сергей, ваш друг, сказал, что он такой, старичок – божий одуванчик.

– Божий? – чуть ли не срываясь на крик, произнесла Любаша, – впрочем, на первый взгляд он таким и кажется…

– Люба, давайте вернёмся, всё равно Кузьмича нет, может и не стал он дожидаться кино, а уехал на автобусе к себе, в Стариково, мало ли, может, заболел?

– Заболел? Хотя, впрочем, иногда его и не видно бывает. И на доме вроде замок висит. Ну, так говорят.

– Вот я и говорю, давайте кино посмотрим, ну не будем портить первый вечер нашего знакомства, тем более, у меня такое ощущение, что я вас чуть ли не с детства знаю!

– И у меня, тоже, – улыбнувшись, она с благодарностью чуть плотнее прижалась ко мне.

Однако от селянок такой Любин жест невозможно было скрыть. Одна из них хохотнула и сказала:

– Любаня, никак жениха себе городского завела?

Любаша посмотрела на неё осуждающе, но без злобы и ответила по-деревенски колко:

– Смотри, Глаша, за своим муженьком, а то мне одного может мало будет!

Бабы бросились осмеивать неудавшуюся шутку своей односельчанки. А мы отошли и остановились у берёзы, которая стояла ближе всего к клубу и продолжили разговор.

– Знаете, ведь я всё детство проводил в деревне, как лето, так родители отправляли меня туда с бабушкой. Мы там с местными, деревенскими, бегали, играли, возились в пыли, прятки там всякие, казаки-разбойники, рыбалки-костры, чуть не до утра. Ну и смеялись друг над другом, женихами-невестами обзывались. Была у меня там подружка, Оксана, очень похожая на вас, не внешне, а знаете… вот так же заразительно смеялась, ну, пожалуй, волосы такие же русые и смешнючки-конопушки, как у вас. Подросли потом, первая любовь, всё такое, и вздыхал, и цветы дарил, да только потом как-то всё закрутилось, армия, институт. Короче, когда я вернулся, она уже замуж вышла и ребёночка родила.

– Да, интересная история, наверное, такая есть у каждого мальчишки-романтика.

– А как прошло ваше детство?

– Да тоже вроде весело, только мы ещё и родителям помогали, то в поле, то в коровнике, в Стариково. Так теперь ничего этого там нет. Был и у меня жених, Вася, – глаза её опять стали печальными, – такой же любопытный и умный как вы, только он… он… с ним несчастный случай произошёл, в общем, умер он.

– А что случилось-то?

– Знаете, вроде как корова у них в лес убежала. Ну, собрал он ребят знакомых, друзей, пошли её искать. В лесу они разбрелись с ребятами, все вернулись, а ни его, ни коровы нет. Потом искали его два дня, с милицией, нашли, лежит под сосной, вроде он, а вроде не он, высохший весь, пожелтевший, как старичок, голова как-то в сторону повёрнута и глаза… даже сейчас как вспомню, в дрожь бросает, застывшие, будто что-то страшное увидел перед смертью. А рядом корова пасётся. Только к людям она не пошла, шарахалась от них, бодалась, будто сбесилась. Пришлось дяде Коле, нашему милиционеру, её из пистолета пристрелить, чтоб никого не покалечила! Больно мне это всё вспоминать. А родителям-то было каково? Они так на могиле убивались! И этот «одуванчик» тоже голосил… А потом… потом я как-то пришла навестить Васю на его могилку, а там… могильный холм разрыт, щепки валяются, венки все побросаны в стороне. Ну, прибежала я к дяде Коле, рыдаю, рассказала всё, он в район позвонил. Приехало человек десть милиции, вскрыли могилу, а у Васи, под рубашкой рана страшная и сердца нет… Ну, походила милиция по дворам, походила, и списала всё на вандалов. А Кузьмич, будь он трижды проклят, вроде, как помолодел после этого. Знай только в разговорах всё причитает, дескать такая пара была хорошая, Вася с Любой, да вот такое горе…