Сергей Мурашов - Кладоискатель

– Да дуба-то там давно уж нет. Пень только и остался.

– Аааа… Ну тогда ладно. Хотя, всё равно, странно… Ну, что ж, это ещё раз говорит за то, что вы человек удачливый… Или, по-нашему, фартовый…

– А я думал, что фартовый – это по фене…

– Ладно, вернёмся к нашим баранам, – Стас отодвинул от себя коробку с чешуёй и открыл другую, с более поздними монетами.

– Тээкс… Отличный пятачок… Эх, жаль, не такой уж и отличный, с таким-то шрамом… А вот этот – очень даже ничего… И вот этот… А вот эти два немного похуже… Эх, батенька, а вот эту двушечку вы изувечили… Ишь, блестит, как у кота яйца… И вот эту тоже… Своими собственными руками стёрли с них рублей по двести навара…

Стас пересмотрел всё, делая пометки в большом чёрном ежедневнике.

– Ну что… Хорошо потрудились. Даю шесть тысяч.

– А что же третья коробка?

– А там есть что-нибудь стоящее? Кресты, иконки, печати, перстни?

– Неа. Пряжки, пуговицы, какие-то обломки…

– Ну, тогда могу накинуть ещё рублей сто, чтоб вам назад коробку не тащить. Кризис, сейчас за барахло денег почти не дают.

Стас высыпал содержимое коробки в пластиковый пакет, потом аккуратно убрал в сумку монеты из второй коробки.

– Ну, может, всё-таки, и чешую отдадите? Цены сейчас падают, через неделю уже может не быть сегодняшних цен… А у меня как раз есть оптовый покупатель… Можно продать с хорошей выгодой…

– Да нет, спасибо. Посижу, посмотрю литературу… А там посмотрим.

– Ну, смотрите, смотрите, – Стас улыбнулся, прищурившись, – мне спешить некуда…

– Стас…

– Что?

– Мы это место добили, не дадите ли ещё чего-нибудь? Хорошо бы не такое перерытое…

– Что-то вы быстро… Ну да ничего, на ваш век у меня кладов хватит. Сегодня не успею, а завтра скину вам координаты нового места.

– Спасибо.

– Спасибо – за мою помощь очень много… Найдите ещё кладик, да принесите мне – вот это будет в самый раз.

Пётр попрощался и вышел.

20 апреля 1348 год. Село Красное, близ Коломны.

Писаны строки сии по благословению Аллаха в семьсот сорок восьмом году от пришествия в Медину пророка Мухаммеда, да святится вечно имя его. Воистину нет Бога, кроме Аллаха, и всё, что происходит на свете, происходит с благословления Господнего, как бы труден ни был для человеческого ума Божественный промысел. Нарождаются и погибают люди и целые народы, поднимаются к небу и обращаются в пыль славные города и великие империи, – на всё воля Божья.

Мы, люди, всего лишь песчинки на карте мироздания. Самый последний простолюдин, и великий хан, покоривший полмира и заставивший правителей дальних стран бледнеть при упоминании его благочестивого имени, – лишь ничтожные фишки в руках Аллаха, передвигаемые по игральному полю судьбы Его всеблагой волей… И как бы ни был горд великий хан, и как бы ни был презренен его последний раб, пред лицом Господа они – равны. И кто знает, кому из них, грозному правителю, или ничтожному рабу, суждено сыграть большую роль в великой игре Аллаха…

Пройдут века, лицо мира переменится до неузнаваемости, и чьё имя станут вспоминать правоверные с большей охотой, – великого хана Джанибека, огнём и мечом прошедшего по земле, или меня, презренного писаря, не совершившего за всю свою жизнь ни одного поступка, достойного уважения? Или время сотрёт из людской памяти и подвиги хана Джанибека, и мой ничтожный труд? Да, скорее всего, будет именно так… Что же, да свершится воля Господня, какова бы она ни была…

Я, Махмуд бин Джамаль, вот уже пять долгих лет состою походным летописцем при Абдаллахе, сотнике великого хана Джанибека, да продлит Аллах его благочестивое правление… За эти годы мне столько довелось увидеть и услышать, что и ста овец не хватит для выделки гладкой кожи, потребной, чтобы записать всё, чему я был свидетелем, вольным, или невольным… Не раз и не два за эти годы хотелось мне записать некоторые истории, потрясшие меня до глубины души… Но всякий раз у меня находились какие-то неотложные дела, и из-под моего пера выходило очередное донесение, или перепись происшедших за день важных событий для архива сотника.

И вот теперь, похоже, пришел день, когда я должен записать некоторые из своих воспоминаний, свои крамольные мысли. Если я не сделаю этого сейчас, то уже не сделаю никогда, так как чувствую, что конец мой близок…

Даже суровый Абдаллах не сможет мне теперь помешать, ибо он сам держит уже ответ перед Господом… Господь призвал к себе всех, и наш лагерь обезлюдел… Десятки храбрых и выносливых бойцов закончили в эти дни свой земной путь, а те немногие, что пока задержались, вскоре последуют за ними… Разве думали они когда-то, что им суждено кончить свои дни вот так, не на поле брани, не от стрел и мечей врага, а от болезни, победившей наш отряд быстрее и надёжнее, чем могли мечтать наши враги?