Александр Черенов - СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

– В Америке… пробуют.

– «Пробуют»! Советских людей надо лечить, а не «подвергать лечению»! – решительно «помахал паспортом» Сталин. – Я уже не говорю об экспериментах над ними!.. А откуда Вам известно о такой операции?

Семён Ильич неожиданно старательно прочистил горло.

– Видите ли… я, хоть и терапевт по основной специальности, но неоднократно ассистировал профессору Вернеру при проведении таких операций… В Берлине… В порядке эксперимента…

– И насколько успешно?

Браилов «тактично» ушёл глазами в сторону.

– Ну, не буду врать, что «пятьдесят на пятьдесят»…

– «Сотни вылечил!» – рассмеялся Сталин. – Как тот Гаврила в пьесе Горького «Егор Булычёв и другие»!.. Нут, уж, Семён Ильич, давайте без этого – терапевтическими методами…

Браилов «вернул» глаза на место.

– Да уж, придётся.

Помолчали. Но Хозяин недолго терпел паузу.

– А, кстати, Семён Ильич, верно то, что Вы – близкий родственник болгарского царя Бориса Третьего?

В который раз Браилов подивился не только умению Хозяина «переключаться с одного режима на другой», но и его феноменальной памяти. Как говорится, «вот и понадейся на такого». В плане забывчивости. Пусть Хозяин до сего момента ни разу не намекнул «на родство», он наверняка был в курсе биографии Семёна Ильича. И «вводящим в курс» наверняка был Берия. Не только потому, что Хозяин страдал маниакальным недоверием и не лечился от него. Берия пытался таким образом скомпрометировать Браилова и удалить из охраны: «протеже Власика не может быть надёжен «по определению».

Семён Ильич иронически усмехнулся.

– Ох, уж, мне этот Берия и прочие «доброжелатели»!

– Его работа?

Хозяин сквозь рюмку хитро прищурился в Браилова.

– А то? Уже через месяц после возвращения из Берлина осенью сорок пятого, я почувствовал нездоровый интерес к своей персоне. А потом меня вызвал нарком внутренних дел Берия – он ещё не успел передать дела Круглову – и сказал, что я «могу быть свободен». Пока только от оперативной работы. Когда же я осмелился поинтересоваться, он, почему-то ушёл глазами в сторону и сказал, что племянник болгарского царя, прислужника фашистов, не может заниматься оперативной работой в советской разведке. То, что я тринадцать лет занимался нею до этого, как-то «упускалось и опускалось».

Браилов усмехнулся – на этот раз невесело.

– Так и начались мои «хождения по мукам». Сначала меня определили в аналитический отдел – перебирать газетные вырезки. Затем кто-то «помог» начальству «вспомнить», что я работал с ядами и Скорцени, и меня перевели в лабораторию Майрановского.

– Слышал о таком, – хмыкнул Сталин, пригубливая из бокала.

– Когда же Майрановский неожиданно впал в немилость и его «попросили», кто-то вдруг опять вспомнил, что я – доктор медицины. И меня перевели в Лечсанупр. Точнее, в «кремлёвку», в терапевтическое отделение. Там-то я познакомился с генералом Власиком – через его хронический остеохондроз, осложнённый ревматизмом.

– Да-да, – пополнился ещё одним глотком Сталин, – я помню, как он расхваливал Вас. Ваша кандидатура действительно выигрышно смотрелась на фоне тогдашних моих охранников-кавказцев – безмозглых, но «очень верных», как определил их Лаврентий.

Хитрые глаза Сталина вынырнули из-за бокала.

– Так Вы – родственник или не родственник?

– Да, какой там родственник, товарищ Сталин?! – махнул рукой Браилов. – Так – «седьмая вода на десятой»!

– А точнее?

– С Кобургами Браиловы пересеклись лишь однажды – когда принц женился на моей бабке. Так, что, мой отец и царь Борис – двоюродные братья. Но последний раз они виделись в раннем детстве, когда будущему царю было всего лишь восемь лет. Да и отец мой был на несколько лет старше кузена, и у них не могло быть ничего общего даже на уровне детских увлечений! Они даже в «одной песочнице» не сидели!

Семён Ильич пожал плечами, словно удивляясь тому, что кого-то может всерьез заинтересовать эта несерьёзная история. И не только удивляясь сам, но и побуждая это сделать другого – в лице «самого главного другого».

– Мать же моя и я – мы оба никогда в жизни и не видели Бориса! В двадцать третьем году, после переворота в Софии, мы покинули Болгарию. Мне тогда было тринадцать лет. Как Вы сами понимаете, завербовать меня тогда не могли, хотя бы по причине малолетства. Впрочем, Берия, надо отдать ему должное, и не предъявлял мне такого обвинения. Просто, в его представлении, я не заслуживал политического доверияпо причине «слишком голубой крови».