Александр Черенов - СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

Правда, «на дорожку» Хозяин не пожалел «ложки дёгтя».

– Только ты, Микита, не поднимай больше вопроса об «агрогородах».

Под кривые ухмылки компаньонов Хрущёв вынужден был покраснеть. Но так как дальше намёка Хозяин в своих оскорблениях не пошёл, да и улыбался вполне добродушно, Никита Сергеевич якобы виновато – а это он умел делать мастерски – улыбнулся и развёл руками, словно одним уже этим «бия себя в грудь».

И кривые ухмылки, и «аллюзии» Хозяина, и «биение в грудь» имели под собой основания. До последнего съезда Никита Сергеевич неоднократно предлагал укрупнение колхозов и совхозов до размера «агрогородов» в качестве меры для кардинального улучшения положения в сельском хозяйстве. Предлагал не только на посиделках, «между рюмок», но и и официально, на заседаниях Политбюро.

Понимания со стороны Хозяина Никита Сергеич не встретил. А, если и встретил, то лишь такое:

– Наш уважаемый Никита Сергеевич в своём искреннем желании улучшить положение дел в деревне готов подвести эту самую деревню «под монастырь».

Когда же Хрущёв, красный как рак, намеревался протестовать на тему «не так поняли», «понимание» со стороны Хозяина приняло и вовсе категоричный вид. Никита Сергеич оказался «совсем понят».

– Мы так Вас поняли, товарищ Хрущёв! – определил Сталин Никиту Сергеича. «На лобное место». – Так! Потому, что, предлагая создавать так называемые «агрогорода», Вы обрекаете десятки тысяч деревень на ликвидацию! Ведь вся жизнь Ваших «городов» будет сосредоточена вокруг центральных усадеб. Отдалённым деревням просто не останется другого выхода, как вымирать. Не обязательно в прямом смысле. Но и то, что люди «просто» начнут разбегаться – немногим лучше! В результате мы получим миллионы вчерашних колхозников и рабочих совхозов, бежавших из деревни в город! А кто будет растить хлеб? Кто будет разводить скот? Кто будет кормить страну? А, товарищ Хрущёв?

Это было одно из наиболее миролюбивых возражений Сталина. В иные моменты он высказывался куда резче и определённее, вплоть до обвинений автора этой идеи в фактическом вредительстве. А однажды он прямо обвинил перетрусившего Хрущёва в приверженности бухаринским идеям, в отсутствии у того подлинно марксистских убеждений. А уж когда Иосиф Виссарионович заявил о том, что Ярошенко, критиковавший сталинский основной закон социализма, писал своё письмо под диктовку Хрущёва, тот едва не «нагрузил штаны». Оно и понятно: такое обвинение всегда – не только в прежние времена – было чревато «оргвыводами». И хорошо ещё, если только «с занесением». А ведь могло быть и с вынесением – ногами вперёд. Тем паче, что люди «друга Лаврентия» всегда готовы. Как те юные пионеры.

Сегодня же Иосиф Виссарионович был настроен почти «на дружбу между народов». В целом, он неплохо относился к Никите Сергеевичу, полагая того, пусть и не Сократом, но весьма деятельным руководителем-практиком. Да и оснований не доверять этому простоватому на вид и простодушному в поступках «мастеру гопака» у него не было. Никаких. Разве что в смысле «избыточно тесной» дружбы с Берией – человеком «себе на уме».

Ровно в четыре Сталин чересчур откровенно посмотрел на часы. Не понять этот взгляд было чревато ещё большей откровенностью в свой адрес – и гости решительно загремели стульями. В сквозном коридоре, ранее являвшемся одной из спален и впоследствии ликвидированной по настоянию Хозяина, Берия обернулся к вытянувшемуся по стойке смирно полковнику МГБ Хрусталёву, не так давно – точнее, после отстранения от должности генерала Власика – прикомандированному к охране Сталина.

– Хрусталёв, проводи!

Далёкий от бархатного, голос Лаврентия Палыча заставил Хрусталёва вздрогнуть всем телом. Но спустя мгновение он уже подавал маршалу пальто и шляпу, а спустя пару минут услужливо открывал дверь бериевского «Мерседеса», доставившего гостей на дачу.

Пропустив вперёд себя Маленкова, Хрущёва и Булганина, Берия сел последним. Бережно поддерживая Лаврентия Палыча под локоток, Хрусталёв профессионально отработал дополнительной ступенькой «Мерседеса»…

Двадцать восьмого февраля тысяча девятьсот пятьдесят третьего года ровно в десять часов утра, Семён Ильич Браилов, майор государственной безопасности – указом от двадцать первого августа тысяча девятьсот пятьдесят второго года были вновь установлены спецзвания для сотрудников МГБ – заступил на очередное дежурство. Дежурил он на Ближней даче товарища Сталина, в охране которой состоял уже не первый год. Точнее, третий – с тысяча девятьсот пятидесятого года.