Евгений Бенилов - Тысяча девятьсот восемьдесят пятый

Прошло около пяти минут. Ничего не происходило. Через какое время он уже не сможет противостоять желанию сесть на пол?… Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Эрик раскрыл глаза.

На него в упор смотрела смутно знакомая молодая женщина.

Он изо всех сил зажмурился, потом раскрыл глаза еще раз.

— — Эрька!… — позвала женщина хриплым шепотом и шагнула вперед. — Я так и знала!… я знала … — у нее перехватило дыхание, а из глаз брызнули слезы, но голос был полон ликующего торжества, — Я знала, что ты вспомнишь о нашем шуточном уговоре!… -

На горизонте маячили снежные верхушки гор. Далеко внизу была видна заполненная тропической растительностью долина. Эрик изменил положение рук, и сделанные из тончайшего шелка и невесомых пластиковых соединений крылья затрепетали в ровном потоке воздуха. Долина стала медленно поворачиваться, открывая глазу голубую реку и большой белый дом под красной черепичной крышей. Сидевшая в шезлонге на лужайке перед домом женщина подняла голову и помахала рукой. (Она была босиком, одета в легкое белое платье, глаза закрыты солнечными очками, пышные каштановые волосы лениво шевелились на слабом ветру.) Эрик слегка повернул прикрепленные к его рукам крылья и без усилия заскользил вниз …

Теплая дружественная темнота заполняла комнату. Тишина по-братски обнимала все находившиеся в ней предметы. Позади оконного стекла медленно планировали бриллианты снежинок. На другом конце огромной многоспальной кровати беззвучно спала Лялька. Промытые ею ссадины на затылке Эрика напоминали о себе тупой несильной болью. Нежный аромат смешанных с тишиной духов витал под потолком. С почти неразличимого в темноте стола неразборчиво мерцала серебряная обертка на горлышке шампанского.

— — Эрька, ты спишь?

— — Нет.

— — Я тоже. — Лялька завозилась, устраиваясь поудобнее, — Давай, поговорим?

Эрик протянул руку за лежавшими на тумбочке очками. Из темноты выступили два стула со сложенной на них одеждой, белые тарелки на обеденном столе, дверь в переднюю.

— — Вы с Мишкой когда догадались, что мне удалось бежать?

— — А как стали эти идиоты вопросы задавать — кто мол у него друзья, да у кого он может спрятаться …

Ровно гудел кондиционер. Аквариум на фоне окна казался матовым темно-голубым кубом.

— — Что ты собираешься делать? — нарушила молчание Лялька.

— — Не знаю … Выжду несколько дней — пока бабошинские родственники не вернутся. Потом попробую уехать из Москвы … куда-нибудь в Сибирь.

— — Как ты там устроишься без документов?

— — Там видно будет … на месте разберусь.

Из кухни доносились мерные звуки капель, падавших из плохо закрученного крана.

— — Если ты будешь вести себя, как раньше, то долго в живых не продержишься.

— — Я знаю.

— — И?…

Прежде, чем ответить, Эрик сделал паузу, прислушиваясь к себе.

— — Я могу измениться, но переделать себя — не могу. — Он помолчал, не в силах выразить сказанное более ясными словами. — Как и любой человек, я могу стать другим лишь под воздействием …

— — Я поняла. — перебила Лялька.

Тяжелая бархатная штора еле заметно колыхалась в такт дуновений кондиционера. Стрелки стенных часов светились в темноте.

— — Ты помнишь свою мать, Эрька?

— — Да.

— — Сколько тебе было, когда она исчезла?

— — Четыре года.

— — Ты похож на нее или на отца?

— — Не знаю … у меня не осталось их фотографий.

Эрик закрыл глаза, наслаждаясь чистотой, теплом, сытостью, чувством безопасности и почти полным отсутствием боли.

— — Ты думаешь, надежда есть? — спросила Лялька.

— — У кого?

— — У нас всех — у тебя, у меня, у Мишки … у наших будущих детей …

Прежде, чем ответить, Эрик помолчал.

— — Думаю, что нет.

— — Почему?

— — Мне кажется, что систему разрушить невозможно. Во всяком случае, изнутри и снизу.

Наступила тишина. Маячивший за решеткой оконной рамы уличный фонарь казался узником совести. Видневшаяся в проеме туч полная луна наводила на мысль о волках-оборотнях.

— — А если наверху появится желающий изменений человек?

— — Откуда?… Вероятность положительной мутации в династии Романовых равна нулю.

Лялька не ответила. Снова наступила тишина. Маленькая искуственная елка блестела в углу комнаты мишурой игрушек. Насупленный Дед Мороз стоял возле нее на часах и строго глядел перед собой бессмысленными пуговичными очами. Детское, как мир, новогоднее волшебство пропитывало и исцеляло раны всех душ на свете.