Александр Черенов - 1945 - Черчилль+Трумэн+Гиммлер против Сталина. Книга вторая

– Но всё это – грехи «средней руки», мой фюрер.

Фюрер заметно оживился: он, ужас, как любил грехи, которые «выше средних»!

– Ламмерс готовится к «эвакуации» на Запад, мой фюрер! К личной эвакуации, вне установленного порядка, да ещё с секретными документами рейхсканцелярии!

Последняя капля оказалась… последней.

– Ну, с кем работать! – в очередной раз «не отступил от линии» фюрер. – Санкционирую!

– Выполняйте, группенфюрер! – продублировал Борман…

Рейхсмаршал не оказал сопротивления. Его повара и камердинеры – тоже. Так что для совершения подвига всем трём ротам оберштурмбанфюрера Франка не потребовалось… совершать подвиг. Но это не помешало Франку донести в Берлин о сражении на кухне рейхсмаршала… с его бесчисленными гастрономическими излишествами, как о кровопролитной битве не на жизнь, а на смерть.

В подтверждение информации и честно заработанного «рыцарского креста», за которым Франк почему-то не поспешил в Берлин, газета «Берлинский фронтовой листок» в номере от двадцать четвёртого апреля поместила «рекламное объявление» следующего характера: «Рейхсмаршал, в течение долгого времени страдающий хронической болезнью сердца, вступившей сейчас в острую стадию, заболел. Поэтому он сам просил о том, чтобы в настоящее время, требующее максимального напряжения, он был освобождён от бремени руководства воздушными силами и от всех связанных с этим обязанностей. Фюрер удовлетворил его просьбу. Новым главкомом ВВС фюрер назначил генерал-полковника Риттера фон Грейма при одновременном присвоении ему звания генерал-фельдмаршала».

– А что – с наградами рейхсмаршала? – на пару расстроились Борман с Геббельсом: не такого финала они желали этой истории. Была в этом какая-то недосказанность: «за что боролись?!».

Но фюрер, к его чести, и не стал задумываться: над такими вопросами он не задумывался принципиально.

– Отправьте Франку две радиограммы: первая – лично ему, вторая – ему же, но для ознакомления с ней Геринга.

Борман с надеждой схватился за ручку и блокнот: может, не всё ещё потеряно?! По глазам рейхсминистра было заметно, что и он изнемогает от предвкушения надежды.

– В той, что для ознакомления Геринга, будьте лаконичны: «Арестованного расстрелять». В той, что только для Франка – «Расстрел отложить с предоставлением арестованному возможности искупить вину».

– Да не станет он стреляться! – оперативно прокис лицом Борман: именно в таком контексте он воспринял снисходительность фюрера. – Он же – трус! У него же никакого понятия о чести и о том, как её надо защищать!

– Поддерживаю рейхслейтера! – попытался развернуть грудь рейхсминистр. Попытка оказалась с негодными средствами, но факт солидарности имел место быть.

Фюрер обозначил потуги на улыбку.

– А я и не предлагаю ему стреляться. Я даю ему возможность повиниться и запросить помилования. И он его запросит, будьте уверены…

Уверенность не подвела фюрера. Не потребовался даже его «личный Нострадамус»: фюрер слишком хорошо знал «героическую натуру» рейхсмаршала. Как он и предполагал, Геринг молниеносно «отгрузил в штаны» – и в ответной радиограмме «упал на колени».

– Ну, что я вам говорил! – дал некое подобие эмоций фюрер. – Снизойдём, господа: жалко!

– Рейхсмаршала? – ещё раз прокисли лицами Борман с Геббельсом.

– Своего реноме! – внушительно поправил фюрер. – И не рейхсмаршала – а всего лишь господина Геринга!

Соратники оперативно просияли ожившими лицами.

– Неужели, мой фюрер?! – обнадёжился за двоих Геббельс.

– Да, я лишаю Геринга всех чинов, званий и наград.

– А как – насчёт членства в партии? – решительно встал за правду Борман: «коль рубнуть – так, уж, сплеча».

Фюрер обмяк лицом: «завод кончился» – требовалась «подзарядка».

– Подумаем…

– А я уже подумал! – мужественно оппонировал Борман.

– И я – тоже! – проявил «массовый героизм» рейхсминистр.

Фюрер собрал последние ресурсы мышечной энергии.

– Хорошо, господа. Я учту Вашу партийную принципиальность при написании завещания.

Борман оперативно развернул блокнот.

– Не сейчас, Борман! – из последних сил поморщился фюрер. – Чуть позже! Сами понимаете: служенье муз не терпит суеты…

Борман и Геббельс изнывали от нетерпения целых три дня: ни писать завещания, ни стреляться фюрер не спешил.

Но двадцать восьмого апреля «лёд тронулся». Всё началось с того, что без четверти десять к Геббельсу прибежал Кемпка.