Олег Измеров - Ревизор Империи

— Смутно. Давно было, — Виктор помнил, что в институтской программе что-то попадалось, но сейчас он не помнил даже, что такое «брюмер».

— Короче, там рассматривается случай государства, которое представляет собой исключение из марксовой же концепции государства, как органа насилия правящего класса. Ввиду незрелости классов бонапартистское государство действует самостоятельно, и буржуазия рукоплещет уничтожению своего же органа классового господства, то-есть, буржуазного парламента. Но у Маркса написано о государстве именно раннего капитализма, и его выводы нельзя чисто механистически переносить в сегодняшний день. Понимаете?

Виктор кивнул.

— Не буду утомлять вас анализом этой работы, просто отмечу, что Маркс в ней рассматривает бонапартистское государство, как явление случайное, явление абсолютно негативное, каким оно собственно и было, и делает вывод, что бонапартистское правительство стремится сделать политической опорой своего режима средний класс, в данном случае в основном парцелльное крестьянство, то-есть, середняка, или, применительно к вашей будущей ситуации, это мелкий и средний бизнес. Надеюсь, вам это понятно.

— Мелкие лавочники, как опора фюрера?

— Виктор Сергеевич, ну вы же понимаете, что поспешное упрощение и обобщение не всегда делает знание научным. Ваша история показывает, что в двадцатом веке и позже перед обществом, перед нацией часто возникает задача совершить скачок в своем развитии, чтобы защититься от колонизаторов, а подчас и вообще людоедов с машинами. Целым народам не оставляют места на земле, места в будущем развитии мира — им что же, прикажете всем умирать? Нет, и еще раз нет! И общество, которое вынуждено совершать этот скачок в развитии из простого чувства самосохранения- это общество, сложенное из незрелых классов, потому что другим, зрелым, появиться неоткуда, на это нужны многие годы, которые история этому народу не оставила. Поэтому в новом веке бонапартистское государство не единичный случай, а типичный! Одна из типичных, закономерных форм развития государства. И признавши это, сказав «а», мы должны сказать и «б»: есть бонапартизм и бонапартизм. В двадцатом веке возникают разные формы государства, в котором класс управленцев из классовой прислуги становится самостоятельным, и мы уже не можем рассматривать все эти формы, как в равной степени реакционные и неустойчивые. Раз такое государство есть потребность широких общественных масс, значит, такое государство стихийно или осознанно будет развиваться от низших, примитивных, грубых форм к высшим. И это будет продолжаться, пока общество не достигнет такой степени развития, когда люди не будут нуждаться в государстве вообще. Мы должны различать бонапартизм реакционный, который тормозит приближение общества к этому состоянию сознательного самоуправления, и бонапартизм вынужденный, который вольно или невольно помогает этому процессу хотя бы тем, что не позволяет разрушить общество и низвести его до состояния первобытной дикости, когда все вопросы будут решаться прямым насилием, как в шайке разбойников…

Так, подумал Виктор, стало быть, Ильич успел понять, чем пахнет будущий нацизм. И то, что братаний в завтрашней войне не будет.

…- И это все, Виктор Сергеевич, блестяще подтвердила ваша история, — продолжал Ленин. — Товарищ Троцкий, конечно, сильный логик. Он твердо следовал представлениям Маркса и Энгельса 19 века: Россия — это только остановка в пути, главное — мировая революция, и пролетариат развитых стран поможет построить русским братьям счастливое и справедливое общество… Не поможет. Не по-мо-жет! Пролетариат, в том виде, в каком его видели Маркс, и Энгельс, в двадцатых-тридцатых годах разлагается, его захлестывает мещанское, мелкобуржуазное болото, погоня за личной выгодой, а на этом играют финансовые и промышленные магнаты, растлевая рабочих, заражая их жаждой легкой добычи. Они говорят рабочему: наша страна развита лучше, у нас много оружия, пойди и отними силой у соседа все, что ты пожелаешь. Отрезвить этот растленный пролетариат может только его поражение в войне с Россией. С новой Россией, которая за пятнадцать лет ценой неимоверных народных усилий создаст заводы, фабрики, получит корабли, бронетехнику и авиацию — не имея зрелого и сознательного рабочего класса, с массой людей, в процессе перековки. Могло ли это чудо создать полуанархическая стихия вчерашних крестьян? Не могла.