Сергей Остапенко - Город не от мира сего. Цикл «Хроники Обсервера». Часть I

Впрочем, моя скорбь не о постистории, засилье искусственного интеллекта и эпохе создания материальных благ без участия людей. Я достаточно стар, и у меня хорошая память, чтобы помнить время, когда до всего можно было дойти своим умом, а не с помощью услужливых машин. Далёким, уже засаленным от прикосновения воспоминаний краем жизни я даже ухватил время, когда можно было многое сделать своими руками. Сегодня это уже не модно, но я иногда позволяю себе слабость взять в руки свой древний топор. Рукоять его обмотана изоляционной клейкой лентой, выпущенной ещё в первую социалистическую эпоху. Я обхватываю её мозолистыми ладонями и колю дрова для камина в своём нескромном особнячке. Правда, поленья для этого приходится специально заказывать у контрабандистов, и порою с исполнением заказа я испытываю серьёзные сложности. Впрочем, чернозём на своём участке, который я ностальгически вскапываю по весне не менее ветхой днями лопатой, тоже достать было сложно. Но я могу себе позволить. Заслужил, так сказать.

Собственно говоря, я веду к тому, что своим знаниям, как всё в мире обстоит на самом деле, я отчасти обязан именно своей лопате и привычке копаться в земле.

Меня терзают сомнения, стоит ли представиться и рассказать о себе подробнее. И прихожу к выводу, что рановато. По правде говоря, я ещё не решил, нужно ли делиться этой историей, или ограничиться тем, что изложить её для стройности только себе самому. На случай, если я выберу первое, сообщу только несколько подробностей, из-за которых мне вряд ли смогут предъявить претензии заинтересованные лица и организации, а таковые, уверяю вас, существуют во множестве, их больше, чем вы можете себе представить. Но я не намерен становиться для них лёгкой добычей.

Я разменял двенадцатый десяток, и все мои органы – по крайней мере, пока – родные, функционирующие со дня моего появления на свет. Я ни разу не баловался ни синтетикой, ни донорским материалом, и этим заслуженно горжусь. Дело принципа. Так я понимаю, что я – это всё ещё я, а не монстр Франкенштейна. Свою долговечность я поддерживаю исключительно естественными методами, что отнимает много усилий и времени, но в моём возрасте, когда дела суеты опадают, как осенняя листва, на здоровье можно не экономить. Я могу пробежать с десяток километров, могу плыть под водой, не выныривая до трёх минут, могу побить соседа в спарринге, хотя он моложе меня лет на тридцать. Просто он бросил заниматься собой уже полвека назад, и если в нём что-то выходит из строя, он просто проходит курс регенерации. А это развращает. Для меня он просто овощ, который давно утратил волю к жизни. Но, самое главное – в отличие от него, и вообще от большинства постсапиенсов, я поддерживаю долголетие не потому, что боюсь умереть. Мне просто интересно здесь оставаться. Не переходя грань миров наблюдать за происходящими событиями. Это что-то вроде экстремального спорта, если угодно. Рекорд мне не взять, но в этой игре главное не победа, а продолжение игры.

Здесь, на острове, где я выбрал себе пристанище, чудаков-отшельников хватает. Правда, последние родственники, с которыми я поддерживаю отношения, решили уехать ещё до того, как климат и геофизические процессы стали перекраивать карты на новый лад. Море, когда-то плескавшееся у стен Танаиса, спустя две тысячи лет вновь вернулось, а низины между возвышенностями древнего кряжа стали мелководными морскими проливами. Я тоже собирался было переехать, но что-то меня удержало. Ностальгия? Возможность исследовать с аквалангом ушедшие под воду улицы Ростова? Возможно. Мне нравится сидеть, болтая ногами, на возвышающихся над водой крышах древних особняков или плавать на лодке между бетонными опорами полуразрушенных офисных центров. Вообще-то это запрещено, верхние этажи время от времени обрушиваются, но, как я уже говорил, я многое могу себе позволить. Иногда даже останавливаю свой катер у покрытых коркой соли куполов собора за кормой, и подолгу молюсь. Обычно перед тем, как отправиться на работу.

Потому что я из фрилансеров. Или, если угодно, из того сословия, которое нашло в себе силы противостоять халяве, когда она, как было предсказано в русских сказках, пришла. Если угодно, на земле давно наступило объединяющее всех царство антихриста, приход которого никто не заметил и не огорчился. Но я-то знаю, что это ненадолго, поэтому бодрствую.

Право на труд сегодня отличает меня от массы в той же степени, в которой в Древнем Риме – принадлежность к патрициям, а во времена Екатерины Второй – к дворянству. Во вторую (и, наверное, окончательную) социалистическую эпоху на нас держится вся система. Мой хорошо настроенный эмпатический нюх прекрасно ловит ненависть, зависть и парадоксальную благодарность тех, кому не повезло, и кто, увы, вынужден получать всё от жизни просто так.