Кирилл Павлов - Откровения культиста настоящей жизни

Я, поднимая маску, стоял и быстро говорил:
«Да даже если вы забрали миллионы, он вас бы не убил!
Он знает, что его строение тут вечно,
Здесь и охрана, и все увековечено.

Вот эти ржавые кровати
Он превратит в места для знати.
Он хочет и вас превратить в часть интерьера,
Чтоб был тут же и салон для господина Пьера!»

Те покивали, поняли, и, изнеможённые,
Легли мы спать, словно погребённые.
Наутро вновь сверкало солнце
(Я в это время люблю глядеть в оконце).

Но вот сейчас зовёт судьба,
Этим двоим не выжить без меня.
Адамс и Евгения увлекались пением.
Откуда я узнал? Да просто они под алкогольным опьянением!

Я глянул на часы: настольные разбиты, а мои показывают шесть утра.
Они пьяны, раздеты догола! С ума сойти какая стыдоба!
Иешуа вышел вялым шагом и остолбенел от поражения.
Я не хотел ему вредить специально, но таков мой путь самовыражения.

Иешуа в гневе смотрит на детей и гонит прочь, за сто морей,
Теперь для них закрыт наш «Райский сад», таков он царь-еврей.
Я понял, что я – следующий, и быстро собрал вещи.
Ко мне пришёл Иешуа, а под очками у меня уже взгляд зловещий.

«Послушай-ка внимательно меня, мой жуткий друг.
Чего тебе не нравилось? Зачем ты выдал слух?
Мы ведь с тобой договаривались о нашем общем сне,
Где каждый нам кланяется, слагает в бересте.

Я знаю, что ты вырос за эти все года,
Теперь ты просто сырость, сойди с сего двора!
Я знаю, что я должен тебя сослать домой,
Но у тебя нет двери, твой бейдж не номерной!

Возьми-ка лучше ключик да и ступай отсюда навсегда!
Пройдёшь весь путь от смрада до десятого этажа!
Прошу, не возвращайся, тебя я здесь убью,
А там ты будешь счастлив, хоть береги семью!»

С ужасным горем в сердце я принял этот ключ.
Десятый этаж и надпись: «улица Серых туч».
Я онемел и вновь ключ повертел.
Прочтя «улица Разбитого Моста», я тут же обомлел.

«Я понимаю – жутко. Ты слышал эти точки, и не раз.
Но помни моё слово: я отпущу тебя, меняй матрас».
Я поменял свою кроватку, в которой ранее я спал,
Поправил вдруг перчатку и, выйдя из «Сада», упал.

Колено было уж в порядке:
Этот ритуал обычно делают на грядке.
Спускался тихо, без вина,
Тут жизнь иная, без меня.

Вот я иду до дома и думаю про этих двух:
Интересно, когда про них пойдёт дурной слух?
Я не люблю сидеть на высоте,
Но это лучше, чем жизнь прожить во тьме.

Пришёл в конце концов к многоэтажке.
Ступенька за ступенькой, словно лепестки ромашки:
Любит – не любит, любит – не любит,
Вероятнее всего просто меня сгубит.

И вот сквозь воспоминания
Я дошёл до объекта своего страдания.
Квартира на десятом этаже.
Я снова здесь, на смертном рубеже.

Мой старый, обтёртый и мерзкий враг,
Закинуть бы тебя в овраг!
Да слишком дорог мне, зараза,
Не выживу я без тебя ни разу!

И вот открыта эта дверь,
Я снова здесь. Тут смерть, поверь.
Я искусил, признаюсь честно,
Возможно здесь уж мне и место.

Я вряд ли бы примерил на себя сии апартаменты,
Они холодны и очень уж остры.
Отдельно взятые сегменты
Я предугадаю за треть версты.

Разбросанные по кровати вещи,
Рабочий стол, в нём – жезл всемогущий.
Где-то лежат святые мощи,
Убранства стен видок довольно жгущий.

Здесь вечно пахнет сероводородом,
По ванной ходят пауки,
Плакат с моим проклятым родом,
Портрет мой рядом от руки.

Душ вечно занят мадам Кумо,
Мне часто кажется, что она хочет завести со мной роман.
Но я отказываю заведомо,
Ведь полупаук и гадкий змей не пара. Я лучше гляну на экран,

Там часто сосед мой выступает.
Карьеру он себе построил быстро,
И горя-горького не знает,
Обманывать людей он прям маэстро!

Из окон видно только тучи, и редко под ними виден Ил.
Открыть окно – подобно суициду, здесь смог такой, что хочешь умереть.
Поэтому такую речку я бы куда подальше слил.
И всё же ладно, оставайся, мне на тебя ещё полвека зреть.

Остался шкафчик.
В нём – скелет моих учителей и старцев.
О, вам интересно, что за ящик?
Здесь лежат тихонько остатки прошлых пальцев,