Кирилл Павлов - Откровения культиста настоящей жизни

Каждый этаж – это испытание,
Тут расцветает моё ментальное понимание.
Вот первый, на нём обычно все о боге спорят.
Вот второй, здесь людей природным голодом морят.

Третий. Здесь лают объевшиеся дети.
На четвёртом скупой старик Плутос опять считает не ахти.
Все бойцы живут на пятом, там я часто не бываю,
На шестом жила она, но перешла поближе к раю.

Седьмой лучше не видать, там маньяков цела рать.
Восьмой этаж не так уж страшен, но зачастую любят врать.
Эх, Девятый, не мой этаж. Холодно и грустно тут.
Наконец Десятый, облезлых стен мазут.

Вот мои соседи: Юний, Кассий, Искариот,
Полон споров грязный рот.
Дверь моя забыта вовсе, словно лишний тут я жил.
Что ж, пожалуй, вот и вовсе услужил так услужил.

Медленно я повернулся, дверь открыл – и чёрт бы с ним!
Лишь на миг я обернулся, грустно взвыл на реку Ил.
Вероятно, в этот вечер я увидел бы тебя,
Проходящую под свечи, еретически горя.

Вероятно, я бы вздумал написать это тебе,
Но хочу сказать лишь то, что теперь я здесь, вовне.
Мне чудны твои забавы, мне чудно, что ты поёшь,
Ведь в пристрастиях для знати ты себя переберёшь.

Вероятно, где-то в полдень я приду к тебе домой
И сожгу весь старый подвиг, что принёс к тебе с собой.
И, наверное, простишься ты с моим чудным творцом,
Но ко мне не возвратишься, ведь смиришься ты с лицом.

Шёл я мимо здания, на работу шёл,
Отошёл от курса я, отошёл.
Помню эту вывеску прямо как свой ад,
А гласит та вывеска: «Райский сад».

В этом общежитии я жил давным-давно.
Что там было – всем то всё равно.
Хозяин, Иешуа, был тот еще еврей.
Коль водки достанешь – он сразу: «Много не лей!»

Мои соседи по кровати дети его были,
О мире ином они не слыли,
Они здесь выросли, учились, ели,
Иешуа берег их от внешней канители.

Адамс взрослый был мужчина,
Забавлялся он письмом. На ужин у него была овчина.
Мальчишка очень рано потерял свое ребро,
Я не знаю всей истории, но пускай этим занимается бюро.

Евгения вечно странная и в мыслях.
Пару раз спросил о смыслах,
Про свободу, про судьбу.
«В голове ничего не держу».

Возможно и жил бы я там долго,
Иешуа брал недорого,
Адамс с Женей не мешают,
Только вот уж удручают.

Как-то раз вернулся поздно,
Услышал ругань, очень грозную,
И подслушал ненароком, почему раздался гром:
Адамс вечером без спросу выпил весь отцовский ром.

И пусть я глуп и молод,
Но разве взрослым не противен холод?
Женя тоже уже не детина,
Им бы вылететь с гнездины.

Когда унялся весь сыр-бор,
Я погрузился в этот мор.
Зашёл к ним уже под ночлег
(Я был безнравный человек).

Я рассказал, что слышал ссору,
Не удержался и залез на гору.
«Вам, вероятно, стоит уходить.
Свободы соки надо вам вкусить».

Адамс сказал мне тихо:
«Не поминай нас, дядя, лихом,
Но мы боимся, что вне этих стен
Нас завлекут в ужасный плен,

Где нету музыки, еды, воды и даже горя.
Грустить нехорошо, но это наша воля!
Все на свободе, а мы в «Райском саду»,
И ты останься тут, будь в равном с нами ряду!»

Иешуа, скорее всего, запереть своих детей намеревался.
Наверное, что силу, волю и сознание они обретут он боялся,
Что эти двое простаков перерасти его вдруг смогут,
Не станут слушать вечный звук домов о том, как стены стонут.

Я покачал головой, поправляя темные очки.
Из карманов рукавов полезли чудные сверчки.
Евгения не ожидала такой прекрасной красоты.
Она смотрела, смеялась и спрашивала: «Откуда ты?»

Братец её сидел и думал: «На свободе что, есть такая штука?»
Он повернулся и сказал: «Для тебя, видать, это большая мука:
Сидеть и спать тут до крови. Тебе свободу хоть дари!
Я тоже не прочь рискнуть своей душой и телом. Давай же, озари!»

Я посмеялся и сказал: «Нет, я в священных не играл!
Я просто предлагаю вам свободу обрести. Вот и всё, что показал.
Вы ждете, чтобы Иешуа, как торнадо, вас выкинул отсюда прочь?
Пожалуй, лучше делать это все ж не в ночь».

Сестрица, бледно улыбаясь и ласково обняв себя,
Всё думала о жизни вне этого края, печально сладостно скорбя.
«Нам очень нужно, чтоб ты нам, друг, помог,
От жесткой смертной пытки нас точно уберёг».