Кирилл Павлов - Откровения культиста настоящей жизни

Бариста ответил: «Конечно, но нужно подождать. С собой хотите ли взять?»
Я посмотрел на её очки, и она явно дала понять,
Что не собирается за меня ничего выбирать.
Я ответил: «Да, пожалуй. Не хочу тут места занимать».

Быстрый кивок, словно на часах скакнули стрелки
(У человека тоже могут быть бессмысленные посиделки).
Мы болтали о расколах на картинах
И разглядывали открытки на витринах.

Вероятно, мы бы сошлись во мнении,
Что художник под сильным потрясением
Сам намеренно и лично
Ломал картины эксцентрично.

Царапал, рвал, метал и резал.
И вот то, что он обрезал,
И дошло до наших дней.
Ну а время – уж добей!

Что же его так бесило?
Возможно вся картина,
Где руки – нагота,
А глаза – срамота?

Ну, последнюю мысль,
Что это ручно-глазной бордель,
Я про себя промолвил тихо,
Чтобы никто не помер лихо.

Наконец горячий кофе принесли в бумаге,
И мы пошли по улицам, словно по ночной Праге.
Наверное заблудились бы опять,
Но нам не привыкать.

Здесь поворот, вон там улица Надежды,
Здесь я потерял вчера одежду,
А в этом дворе выиграл сто рублей в лото…
Эй, стоп! Они что, налили в кофе молоко?!

Неважно. Главное – дорога.
Осталось ведь совсем немного.
Бальзам, что утром натирала ты,
Похоже, вовсе вывел на гробы.

Я в похоронное бюро не наведывался,
Я о смерти своей ещё не уведомился,
Быть может я что-то напутал? Вчера тут был наш дом…
Кто бы линию эту распутал? Я б на язык тогда вылил весь ром!

Но, однако, проблема, что улица сходится.
Знак гласит: «улица Святая Богородица».
Корпус первый, вроде та сторона…
Почему я такой нервный? А почему нервна она?!

Её рука в кармане меня начинала злить,
И я попросил её весь этот ужас объяснить.
Она молчала и, словно в смущении, пялилась в пол.
Мне даже показалось, что она пытается найти там спрятанный дол.

И не верилось. Я надеялся, что брежу,
Что сейчас я в ванной бритвой горло свое режу.
Но она повернулась ко мне
Словно жила где-то вовне.

Из кармана появилась молочная ласковая лапа.
Я уверен – по ней можно было бы сказать, кто её папа.
Она, не стесняясь, достала вторую из другого кармана
И отдалась взорам пурпурного тумана.

Нет, она не забыла перчатки в кафе,
Я заприметил их в карманах уже.
Я понял, что она эксгибиционистка.
Хотя стоп, у неё не было предпосылок для риска!

Я знакомился с приличной тихой леди,
Что вместо золота носит ожерелье из меди.
Она не снимала перчаток с рожденья,
И тут – резко, даже без смущенья.

Я понял и принял. Это – протест,
Она хочет поставить на моей религии крест,
Разрушить её до основания.
Это было худшее окончание свидания.

Я в ярости, в беспамятстве, в отчаянье! Смертью
Она осквернила мою несокрушимую твердь.
Теперь она просто отвратительна,
Хотя секунду назад была невероятно изумительна.

Она примкнула к нагим идиотам,
Надела толстовку и дала умереть своим внутренним нотам.
Я понимал, что со мной ей более не место,
Теперь только моя религия её вместо.

Я смотрел на неё в гневе, сжимая кулак.
Когда она снимет очки и маску не дождаться никак.
Однако она не осмелилась этого сделать.
Какой позор! Что мне с ней теперь делать?

Она открестилась от вечных благ,
Отвернулась от меня, выбрав смертельный рак.
Кожа на моих перчатках стала как камень,
Некогда их теплоту нельзя было описать словами.

Погрешённая масса съедала нас глазами,
Все думали, что руки пойдут в дело сами.
Жандармы уже собирались меня бичевать
За то, что я даму за грех собрался линчевать.

Но я не собирался! И не имею права жизнь чужую забирать!
Всевышний даже грешных помилует, их будет целая рать.
Я отвернулся, чтобы не видеть монстра,
С которым я гулял с утра.

Я знал свой старый адрес, но он рассекся внутри сна.
Исхудав изрядно, потея докрасна,
Я достал ключ.
И не понял: я что, живу на улице Серых туч?

Пошёл налево, потом направо.
Поворот. Чёрт, всё сначала!
Я вспоминал отрывки своих лет,
В голове устроился дикий бред,

И всё же я дошёл сюда.
«Улица Разбитого Моста».
Здесь дом мой, на десятом этаже,
Как давно я не был там уже.