Андрей Лисьев - Копье прозрения

– Зря ты ему сабельку дал, отрежет себе чего ненароком.

– А что, ему батин двуручный меч сразу дать?

– Ну зачем же – сразу? Только парубок у нас долговязый, нескладный. Несподручно ему с длинными руками сабелькой махать.

Наступает тишина. Старшие братья прерывают урок, прислушиваются. Все выжидают, молчат. Я тоже молчу. По спине бежит струйка пота.

– Копье, – выносит вердикт Савелий.

– Ишь, советчик нашелся, – Стефан вырывает из моих рук саблю и запускает в Савелия.

Дядька уверенно отбивает летящий клинок палкой, сабля соскальзывает и втыкается в песок. Савелий и бровью не ведет, стоит себе, смотрит на качающуюся у его ног рукоятку. Только предательская бледность растекается по его лицу. Братья хохочут:

– Что, Савелий, испужался?

– Цыц! – рявкает Стефан, он тоже бледен. – Брысь в терем!

Братья галдят, но подчиняются. Савелий головы не поднимает. Смотрит на сапоги тиуна и медленно пятится к воротам.

– Странный у тебя дядька.

– Так ты его испугал? Взаправду?

– Испугал, говоришь? Не знаю я смердов, кто летящую саблю способен отбить. Четвертая!

Я снова встаю в позицию, но продолжаю думать о Савелии, который ждет меня за воротами.

Стефан не торопится, словно специально затягивает урок, и я боюсь, что Савелий уйдет, не дождавшись меня. Наконец урок заканчивается, и я выхожу. Он ждет.

***

Мы минуем Березуху, к Савелию не заглядываем и углубляемся в лес. Идем долго, около часа, никакую добычу не ищем. Возле неприметной сосны Савелий жестом указывает сворачивать с тропы.

Здесь лес зарос толстыми березами. Они совсем старые и уже утратили белизну стволов. Кустов нет, и трава растет редко. Подберезовики под стать березам – гигантские, редкие, на широких ножках. Сразу набираю половину корзины. Равнодушный Савелий думает о чем-то своем. Я не мешаю.

Чем глубже в лес, тем сильнее корни деревьев подрыты кабанами, грибов тут точно не будет. Савелий ведет меня дальше.

За березами начинается редкий ельник. Вижу несколько крошечных белых, что растут рядком, словно сыроежки. Их я оставлю на следующую неделю – деток трогать негоже. Ельник густеет и темнеет. Земля покрыта мхом, запах которого заглушает все остальные запахи леса. Я пробую идти быстрее, но Савелий отстает и плетется сзади.

Мы выбираемся на ровную поляну, покрытую ярко-зеленой порослью.

– Стой!

Голос Савелия серьезен, и я подчиняюсь. Дядька нависает надо мной сзади.

– Княжич, а ты видел в нашем лесу ровные поляны?

– Нет, – отвечаю, подавляя смутную тревогу.

Дядька подымает с земли сук и швыряет его как можно дальше. Сук с сочным чавкающим звуком проваливается в траву.

– Топь.

Мы разворачиваемся и обходим «поляну» через бор, заросший папоротником. Грибов тут нет.

Дальше лес – темный, где нет ни травы, ни мха. Зато грибов! Полным-полно! То полянка подберезовиков, то полянка белых. В охотничьем азарте я не сразу замечаю, что лес напоминает поле боя. Повсюду валяются свежие березовые стволы. Густая хвоя елей застит солнечный свет.

– Что здесь случилось? – спрашиваю я.

– Ельник пожрал березняк.

– Это у них война такая?

– Нет. Неправильное слово, – морщится дядька. – Ели, они наследуют березам.

– А березы кому наследуют?

– Соснам. Лес всегда начинается с сосен. Им не нужна тень. Зато бор, когда разрастается, дает тень лиственным деревьям. А ельник родится, когда тень от смешанного леса становится густой. От елей больше всего тьмы.

– А что после елей? Ели последние?

Савелий некоторое время думает.

– Иногда последние, а иногда белки приносят в лес желуди. И появляются дубы. Они и в лиственном лесу появляются. Вот дубы последние. Дуб соседей не любит и, когда разрастается, остается один. Соков земли не хватает другим деревьям. Все достается дубу. Как называется дубовый лес?

– Дубрава, – отвечаю я, как на уроке.

Дубрава есть за рекой, на землях моего будущего тестя. Да, и у меня в этом году появилась невеста. Зовут ее Зося, она младшая сестра Яна и тоже старше меня. Их отец, боярин Роман из рода Ильиничей, владеет Дречилукским уделом чуть ниже по реке.

Я вижу впереди упавшую ель, чьи острые сучья торчат в нашу сторону, будто копья, преграждая проход. Смотрю направо. Под прямым углом к первой там лежит еще одна ель. И слева еще одна. Сломанные ели повалены беспорядочно, тропы нет. Я смиренно ожидаю, что дядька возьмет меня «на ручки» и перенесет в безопасное место. На лице Савелия появляется досада, он молчит, сердится на самого себя. Раз мы зашли в бурелом, значит, дядька зевнул и пропустил нужную просеку. И что там за просека? Одно название. В деревне никто не помнит, когда ее прорубали и прочищали. Савелий мою немую просьбу не замечает, я стал в этом году тяжел, для того чтоб возить меня на закорках. Он достает из-за пояса топор и принимается рубить проход.