Бьёрн Андреас Булл-Хансен - Йомсвикинг

Рабы оттащили его к стене дома. От моего горла убрали нож, и я тут же бросился к отцу, но рабы схватили меня за руки и потащили за собой.

Помню, я обернулся, когда они волокли меня по скалам, и увидел, как над торфяной крышей взметнулись языки пламени. Потом мы углубились в лес. У ручья мы остановились, мне велели напиться, но я отказался.

Меня вели через поля, к хутору. Длинный дом был объят пламенем, вокруг лежали тела мертвых хуторян, а самого бонда повесили на старом дереве во дворе усадьбы, на том, которое должно было хранить семью от бед. Двух его дочек я не видел, а третья, Хильда, сидела на земле, со связанными, как и у меня, руками. Платье у нее было разорвано до самого пояса.

Меня повели в кузню и надели на шею рабский ошейник. Раб с полосами на теле вбил в отверстие для замка раскаленный гвоздь и согнул его щипцами. Помню, как я боялся пошевелиться, чтобы не обжечься о гвоздь. И вот я стоял, привязанный веревкой за рабский ошейник, а Хильду, как меня до этого, заставили встать на колени. В тот день она тоже стала рабыней.

Вечером меня приковали к скамье на корабле. Я и раньше видел большие корабли, а отец часто посылал меня с весточкой на хутор, когда во фьорде появлялся парус. Тогда я стоял на берегу в толпе других детей, дрожа от возбуждения, пока на берег сгружали бочки и шкуры, а торговец с серебряным браслетом на руке стоял у форштевня и расхваливал нам привезенные товары: драгоценный шелк, вино, стеклянные бусы и дамасскую сталь. Иногда он выводил и рабов с запада: мужчин, женщин и детей в рабских ошейниках, а на спинах у них видны были следы кнута и каленого железа.

Теперь я сам был одним из них. Когда меня приковывали к скамье, я взглянул вверх, на мачту, и увидел, что из дерева торчат три сломанные стрелы. Тогда я подумал, что это не обычный корабль, он участвовал в военных походах. Таких я никогда не видел, но мой брат и сыновья бонда рассказывали о них. Раньше я думал, что эти корабли такие большие, что могут легко переломить пополам обычные суда, но этот оказался таким узким, что гребцам приходилось сидеть на поперечных скамьях вместо сундуков, как на кораблях побольше, и осадка у этого была глубокая. Воины с боевыми топорами за поясом принялись загружать на корабль добычу с хутора, а у мачты сидел лысый человек, облаченный в стихарь и рясу, и пристально смотрел на меня. На шее у него болтался небольшой деревянный крест, и я понял, что это монах. К бонду как-то приходил такой, и он даже согласился, чтобы тот макнул его в ручей, но отец, услышав об этом, только головой покачал.

На корабле было еще шесть рабов, все подростки. Меня приковали к цепи, которая соединяла ошейники; к каждому ошейнику было припаяно кольцо, в него продевалась общая цепь, так что никто из нас не мог свободно двигаться – цепь тянула за собой других. Вот на борт загнали Хильду. Ее посадили между мешками и сундуками, пока воины готовили корабль к отплытию.

Помню, я подумал: должно быть, этот корабль причалил к берегу под покровом темноты. Ведь иначе отец бы его увидел. В сумерках эти люди прокрались в усадьбу, мимо загона для коней и соколятни Лота, на сталь топоров и шлемы пала утренняя роса, затем они рассредоточились между строениями. А потом, словно хищники, ворвались в дома и стали убивать. Должно быть, они не встретили особого сопротивления и управились быстро, ведь на равнине вокруг усадьбы звуки разносятся далеко. Мы бы услышали звон мечей и громкие крики.

И вот на борт поднялся воин в кольчуге. В то время он был молод. Высокий, широкоплечий, он был бы ладным молодцем, если бы не удивительно маленькие свинячьи глазки. Стоя на носу корабля, он оглядел рабов, мешки с зерном и остальную добычу. С довольным видом кивнул сам себе. Вот к нему подошел монах и поднес свой крест к его лбу.

– Да благословит тебя Христос, – сказал он. – И твой меч.

В тот же вечер мы отплыли в открытое море. В ту пору мне было двенадцать лет.

Все то лето я провел за веслами. Позднее узнал, что молодых рабов часто сажают грести, чтобы понять, насколько они сильны. Странно, пожалуй, что Рос и его люди не зарубили меня, ведь я был младше других мальчишек на борту. К тому же в то время я был тощий, долговязый и неуклюжий, да и в воинских забавах никогда не был силен. Сыновья бонда забавлялись, бегая со мной наперегонки, ведь я всегда приходил последним. Они просили, чтобы я прыгнул через ручей, просто чтобы повеселиться, когда я плюхался в воду. В таких случаях Бьёрн всегда ярился и срывался с места, чтобы задать им жару. Но они убегали, и он тоже не мог их догнать. Отец, бывало, говаривал: у нас в роду мужчины никогда не были быстры. Наша сила в руках.