Бьёрн Андреас Булл-Хансен - Йомсвикинг

Многие годы я не мог вспомнить ничего другого, что происходило до того, как жизнь переменилась. Путь подростка к месту рыбалки. Отец, собирающий ракушки на отмели. Многие годы я хранил эти скудные воспоминания о том времени. Лишь несколько лет спустя я вернулся на тот полуостров, царство моего детства, прошел по прежним тропинкам, которые не заросли благодаря оленям и косулям, и восстановил шалаш, сложенный когда-то моим отцом. И воспоминания стали возвращаться ко мне.

Должно быть, я тогда заснул на том бараньем лбу. Когда я внезапно проснулся, вокруг было тихо-тихо. Солнце все еще стояло высоко в небе, вряд ли я долго проспал. Помню, я повернулся и увидел, что наверху, у сторожки отца, стоит человек. На нем не было другой одежды, кроме потрепанных кожаных штанов, а тело было покрыто синими полосами. Вдруг он заметил меня. Полуобернулся, крикнул что-то на непонятном языке и побежал ко мне.

Помню, что попытался убежать. Вот я перескакиваю с камня на камень, спускаюсь к полосе прилива, падаю, разбиваю колено, задев морские желуди у воды, вскакиваю на ноги, оглядываюсь – теперь уже за мной гонятся трое, у одного в руках боевой топор. Двое других, полуголые, с рабскими ошейниками, прыгают с камня на камень; один из них воет как собака. Вот они почти настигли меня, и я бросаюсь в воду. Но они уже рядом, хватают меня за волосы и утягивают под воду.

Должно быть, меня держали под водой, пока я не потерял сознание. Затем оттащили обратно, через мыс, вниз, к отмелям, где уже валялся труп Ульфхама со стрелой в груди. Его потом выкинули в море. Они пошли на южный мыс: впереди – воин с топором, за ним – два раба, тащивших меня.

Отец построил наш дом между прибрежных скал, мне казалось тогда, что он не хуже длинного дома бонда. Кто-то другой, наверное, поставил бы дом с подветренной стороны на мысу, но отец будто бы так и не смог сложить с себя обязанности сторожа. Он все время поглядывал на воды фьорда, ведь по опыту долгой жизни он знал, что враг всегда приходит оттуда. Но не в этот раз. Они напали на него внезапно, появившись из-за деревьев. Старый, потрепанный жизнью воин, одиноко стоявший на мысу, – на такого не стали тратить и одного удара меча.

Очнувшись, я обнаружил, что лежу на боку, а руки связаны сзади. Сначала я увидел тех троих: кто-то снимал вяленую рыбу, которую мы подвесили на сушильни, другой пробовал натянуть отцовский тисовый лук. Я извернулся и только тогда увидел отца. Он сидел прислонившись к стене, со стрелой в груди, и тяжело дышал. На бедре была глубокая рана, еще одна – на предплечье. Трясущиеся руки сложены на коленях. Когда я попытался встать, кто-то натянул веревку у меня на шее.

– На хуторе сказали, ты раньше сражался за ярла Хладира, – прозвучал голос позади меня. Я понял, что говорящий обращается к отцу. – Что ты делаешь здесь, в Вингульмёрке?

Отец не ответил.

– Это твой сын?

Отец поднял голову:

– Он еще молод. Оставьте ему жизнь.

Человек за моей спиной пролаял что-то своим рабам, те подошли и схватили меня за руки. Затем он заговорил с другими своими людьми, по-прежнему на незнакомом мне языке, двое из них опустились на корточки перед моим отцом и подняли его на ноги.

– Торстейн, – сказал отец. – Не смотри.

До сих пор я не видел того, кто говорил с отцом. Но теперь мне приставили к горлу нож, а один из чужаков вышел вперед. Это был высокий мужчина, облаченный в кольчугу, запятнанную кровью. Не вымолвив ни слова, он вытащил из ножен длинный изогнутый нож и вогнал отцу в живот.

Отец не издал ни звука, пока ему вспарывали живот. Только ноги задергались. Потом его отпустили, он рухнул и замер, найдя меня взглядом. Из глаз потекли слезы. Никогда раньше я не видел его слез.

– Сжечь, – велел человек в кольчуге.

Один из рабов зашел в наш дом. Я слышал, как он ворошил в очаге рдеющие угли, мы всегда засыпали их песком, чтобы они не гасли до вечера. Рабы вздернули отца на ноги, он хотел что-то мне сказать, но тут человек в кольчуге запустил руку в рану на животе. Отец застонал от боли, задыхаясь. Воин вытащил что-то, что походило на окровавленный шнур. Мгновение он смотрел на него, а затем пригвоздил ножом к стене.

– Пошел! – рявкнул он. – Пошел!

Отец сделал шаг, остановился, перевел дыхание. Затем шагнул еще раз, отвернувшись от меня, согнулся, и его вырвало. Но воин в кольчуге вновь крикнул, чтобы отец не останавливался, и тогда отец выпрямился и пошел, будто и не чувствовал, что у него из раны вываливаются кишки. Но вот ему под ноги вывалился целый клубок внутренностей, и он упал на одно колено. Вновь перевел взгляд на меня, повалился на бок и затих.