Василий Щепетнев - Хроники Арехина

Но племянник, Жоржик… На дело ребёнка не берут даже анархисты. Но то на дело. А на разведку, на рекогносцировку? Ребёнок – лучшее прикрытие. Но тогда необходимо и Арехина не забывать. Тоже с ребёнком, тоже частенько бывает за границей… Значит, подозреваемый номер один – Егоров, подозреваемый номер два – Арехин, подозреваемый номер три – Конан-Дойль. При этом следует отдавать отчет не сколько начальству, сколько самому себе, что поймать Лунного Зверя собирается каждый штаб-ротмистр Корпуса, что Лунный Зверь может оказаться совсем другим человеком, и готовить покушение не в Рамони, а в Санкт-Петербурге или вовсе в Крыму, где государь любит совершать пешие прогулки в одиночестве. Понятно, одиночество это относительное, двенадцать человек охраны не дадут подойти к нему никому неизвестному, да и известному тоже, если этот известный не занесен в список допущенных на сегодня. А вчера был иной список.

Но хватит жить днем вчерашним, нужно жить днем нынешним. А ныне сбирается принц Ольденбургский на лунную охоту. Его не позвали, но придётся напроситься. Объяснить это заботой о безопасности государя. Ведь не на кабанов они идут охотиться.

Ланской сложил бумаги в пакет, пакет поместил в портфель, а портфель положил в платяной шкаф. Куда ж ещё его класть, если не в шкаф? Не под подушку же. Это вредно – под подушку. И для портфеля, и для головы.

– Что ж, господа, через четверть часа выступаем. Чай, кофе? – принц старался выглядеть радушным хозяином, но получалось у него скверно. Не до радушия, когда впереди такое дело. Но нужно выдержать расписание, а по расписанию свободных пятнадцать минут. Выделены на всякий случай, а он, всякий, возьми и не приди.

Ни чаю, ни кофе никто не пожелал. Хорошо бы хлебнуть стакан шустовского, но это потом, после дела.

– Вот что я, кстати, обнаружил, – Арехин-старший показал книжку.

Остальные посмотрели на неё без интереса. Но посмотрели. Чтобы занять себя. Развлечься.

– Детская книжка, – сказал нетерпеливо принц.

– Именно. «Черная Курица или подземные жители» господина Погорельского, издание Суворина, иллюстрации Николая Чехова.

Арехин раскрыл книжку. Рисунок изображал мальчика, держащего в руке карту подземной страны. Карта была похожа на ту, что обнаружил при помощи хитрой фотосъёмки принц Ольденбургский.

– Позвольте, – потянулся к книжке Егоров. – Да, сходство несомненное. Николай Чехов – не родственник ли он нашему знаменитому писателю?

– Брат, – ответил Арехин-старший.

– Вот и спросим у брата, как возникла идея изобразить эту карту.

– Спросить вряд ли получится. Николай Чехов умер несколько лет назад.

– Тогда придется побеспокоить самого Антона Павловича. Вдруг он знает?

– Чеховы родом здешние, воронежские, – сказал Арехин. – Дед из крепостных выкупился. Так что связь возможна.

Они помолчали. Утром открытие взволновало бы больше, завтра ещё и заинтересует, но сейчас предстояло иное. Предстояло действие, сопряженное с опасностью. А это штука посильнее детской книжки, даже такой интересной, как «Черная Курица» с иллюстрациями Николая Чехова.

На башне приглушенно зазвенели куранты. Ночной режим, чтобы не будить петухов.

– Пора, – поднялся принц, а за ним и остальные. Принц, доктор Хижнин, Егоров – с ружьями, Арехин и Конан-Дойль с немецкими «маузерами», а присоединившийся в последний момент Ланской – с «браунингом».

Картина живописная, хоть Рембрандта зови.

Но Рембрандта никто звать не стал.

Вышли наружу. Небо ясное, луна яркая, тут не Рембрандт нужен, а Куинджи. Куинджи, впрочем, тоже не позвали.

Они дошли до парковых ворот, где их ждала телега с впряженным битюгом. И возница, бородатый мужик, одетый в серое крестьянское платье. С бердышом. Тем самым.

Соломы на телеге было изрядно, и потому все устроились с комфортом. В отличие от прочих телег, эта была на резиновом ходу: колеса были обуты в новомодные шины. Более того, и у битюга на ногах были лошадиные калоши – от них в городе отказались даже отъявленные кутилы. И дорого, и быстро снашиваются, и постоянно теряются, и лошадь в таких калошах чувствует себя непривычно, ступает медленно, боится оскользнуться. Им, кутилам, цокот копыт подавай.

Битюг оскользнуться не боялся, верно, приучен. Ступал твёрдо, уверенно, но благодаря калошам и шинам двигались они бесшумно.

Дорога к реке шла под уклон, и битюгу приходилось сдерживаться, лошадиный опыт и вожжи заставляли притормозить. Не жеребёнок. Тут только побеги, не остановишься, пока не поломаешь ноги. А лошадь со сломанной ногой стоит недорого. По расценкам ближайшей живодерни.