Алексей Петров - Старая крепость

Понемногу, пыль начала оседать. Вдруг, со второго этажа кто-то крикнул:

– Немцы! Немцы атакуют!

– К бою! – тут же скомандовал Гаврилов и мы ринулись к амбразурам, готовясь отразить атаку.

Впрочем, это опять была разведка боем со стороны немцев. Убедившись, что гарнизон, кроме нескольких десятков человек, капитулировать не собирается, – противник снова отступил.

Так, теперь, – основное блюдо. Если я всё правильно помню, – 1800-кг бомба разорвётся как раз на той оконечности внешнего вала, откуда ушли бойцы роты Зульфугарова. Теоретически, нас задеть не должно. Но такой взрыв, да в ста метрах от тебя… Может, того…отбежать подальше? Хорошая мысля приходит опосля, так что дёргаться уже поздно. Остаётся только как-то сгруппироваться…

Земля вздрогнула. Тум! Ну, теперь держись! Как я к этому ни готовился, – а рвануло всё равно неожиданно. Чудовищный силы взрыв сотряс Восточный форт. В глазах на мгновение потемнело, по ушам ударил страшный грохот: было такое ощущение, что наше укрытие подпрыгнуло в воздух на добрый метр, а потом опустилось обратно. Я полетел на пол, больно ударившись локтём при падении. Свет превратился во тьму, в казематы картечью влетели комья земли вперемешку с камнями. В окна и амбразуры пахнуло нестерпимо горячим, остро запахло сгоревшей взрывчаткой. Всё вокруг заволокло пылью, от которой было не продохнуть. Жуткая картина. Такое ощущение, что мы заживо погребены в этом каземате. Кашляя и матерясь, стали подниматься бойцы.

– Ещё один такой налёт, – и нам здесь всем хана! – мрачно заметил невидимый в темноте красноармеец.

– Сдаваться надо! Сдохнем здесь ни за грош! – заистерил, срываясь на визг, ещё один.

Притихший было каземат, наполнился шумом и гвалтом.

– Прекратить панику! Доложить о потерях! – перекрикивая гомон, раздался откуда-то сбоку зычный голос Гаврилова, – Раненых – в лазарет, живые, – к амбразурам! Командиры – ко мне! Домиенко!

Как ни странно, убитых в результате авианалёта опять не было, – только раненые. Контузиями различной степени тяжести, по-моему, обзавелись все.

Бомбардировка оказала на гарнизон больше психологический эффект. Крупно повезло, что последняя бомба попала именно туда, куда надо, чтобы минимизировать потери защитников: на скат внешнего вала. Его толща оказалась первым препятствием на пути разрушительной взрывной волны. Второй преградой стал внутренний вал форта, в котором мы и находились. Пока не ясна обстановка у Касаткина с Коломийцем, но не думаю, что там хуже, чем у нас. Мою догадку подтвердил посыльный от начальника штаба, которым оказался сухопутный одесский моряк Вороненко. Он вихрем ворвался в каземат и оторопело застыл в дверном проёме:

– Ох ты, мама моя родная!

– Проходи, не стесняйся, – кашляя, пригласил я Костю внутрь.

– О, живой, братишка! – искренне обрадовался он, – Где тут майор наш?

– Кто меня ищет? – из пыльного тумана появился Гаврилов.

– Это я, – рядовой Вороненко! Капитан прислал. Иди, говорит, узнай как обстановка…

– Терпимо. Что у вас?

– Нормально! По ушам, правда, хорошо вдарило, а так, – жить можно!

– Это радует. Ладно, пошли к капитану, здесь Домиенко сам разберётся.

Касаткина мы встретили по пути, – не выдержал, помчался сам узнавать положение дел на нашем участке.

– Ну, слава богу, – живой! – облегченно выдохнул капитан, – А я тут уже, грешным делом, плохое подумал. Бомбили-то вашу сторону знатно!

– Да уж, постарались немцы… Что у Коломийца? Убитые? Раненые?

– Раненых шесть человек, убитых нет, – чётко доложил начштаба.

– У нас тоже потери минимальные. Но, сдаётся мне, оборона наша подходит к концу…

– Да, взялись за нас немцы крепко…

– Собирай людей, я сейчас буду.

– Сделаем.

Дождавшись, пока Касаткин с Вороненко скроются за поворотом коридора, Гаврилов повернулся ко мне:

– Ну, вот и всё, Иван. Тошно на душе…

– Понимаю твоё состояние, но оборона действительно исчерпала себя. Пора принимать неприятные решения.

– Да, ты прав, но…

– Что «но»?

– Может, дотянем до темноты, а там, – на прорыв? – горячо заговорил майор, – В последний, решительный, бой?

– Благодаря сапёрам, до темноты доживут немногие… А там, идти под светом прожекторов и под дулами танков и пулемётов? Самоубийство. Успокойся, не губи людей!

– Эх! – в сердцах ударил по кирпичной стене Гаврилов, – Умом понимаю, а сердцем…

– Делай что должно – и будь что будет, – криво процитировал я Марка Аврелия.