Валерий Большаков: Искусник [СИ]

Поднатужившись, достал матрас с третьей полки и расстелил внизу, своему одинокому организму. Вдруг мысли о суетном покинули меня, упорхнув, как спугнутые птицы – приминая постель, уселся Брут. В стильной спортивке он выглядел обычным пассажиром. Вагона СВ.

– В-вы? – выжал я, оплывая ужасом.

– Мы, – невозмутимо подтвердил Федор Андреевич, и слегка раздвинул губы в мефистофельской улыбке. – А чего это ты сбледнул, Антоний? Садись, перетрем за жизнь…

Я медленно опустился, нащупывая диванчик задницей. Сердце билось глухо и часто, попискивая в ушах и затемняя свет. Отстоявшиеся страхи взбаламутились, а недавняя боязливая радость смерзлась, как дерьмо в стужу.

«Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, Брут, и подавно уйду! – крутилось в голове. – Тут и сказочке конец…»

Глянув на Петра или Павла, буржуин непринужденно кивнул ему:

– Спасибо, свободен.

Петр или Павел дисциплинированно удалился, а на губах Брута заиграла насмешечка.

– Ну, что, герой-любовник? Побазарим? – порывшись в кармане, он достал конфету в блестящей обертке, с шелестом развернул ее и сунул в рот. – Жнаеш, а ведь Шветка на тебя жапала… На тебя! Предштавляеш, как любов жла? Ум-м… – «Минотавр» покачал головой, жуя и причмокивая. – Вкушно! И что ты думаешь? Пока выбирал, как мне вас дрючить, целую коробку слопал! Зато выбрал. Я вас, попугайчики мои ощипанные, разлучу! Вот и всё. Супружницу мою безутешную в этом времени оставлю – пущай рыдает, я ей тазик куплю, – а тебя, Антоний, зафутболю в самый застой! Брежневский, я имею в виду. Вот и всё. Не веришь?

– Верю, – каркнул я пересохшим горлом.

– И правильно делаешь, – Федор выудил знакомый серебристый смартфон, покачал его на ладони, а затем вытянул руку и сунул гаджет ко мне в карман. – Пусть пока у тебя побудет, потом заберу, хе-хе… Психоматрицу я еще в редакции снял, а минут через десять… – он глянул на часы «Лонжин». – Ровно через шесть минут эта твоя «душка» угодит в одна тыща девятьсот семьдесят третий… нет, пока еще семьдесят второй… и вселится… Ну-у… Не знаю даже, в кого. В такого же, как ты, чмошника, или в бомжа, в алкаша, в старика-инвалида… В той локации выбор скуден. Вот и всё. А неодушевленная «тушка» останется здесь – завалится на пол, наделает в штаны… Будет ножками сучить и мычать. Прикинь? Но ты не волнуйся, все будет хэппи-энд! Наташа проследит, чтобы Антоху Чернова срочно сняли с поезда и поместили в специализированное учреждение… Вот и всё. Глядишь, через месяц-другой на горшок ходить научится Антоша, ложкой кушать и выговаривать букву «Р»… – притушив глумливую ухмылочку, Брут закатал рукав спортивного костюма, открывая маслянистое сияние золотых часов. – О! Пора, мой враг, пора. Посидим на дорожку!

Буржуин дурачился, получая огромное удовольствие от своей затеи. Отсев на боковое сиденье, он то и дело кривил губы в беглой усмешке. И этот гримасничавший «минотавр» стал моим последним видением – вокруг вскрутился бесшумный вихрь, темные и светлые полосы завились туманными, рваными обручами, скрещиваясь и распадаясь. И бысть тьма…

…Перевалившись набок, я сел, помогая себе руками. Обождал, пока сердце угомонится, и встал, сжимая костлявые кулаки. Меня не тянуло в «светлое прошлое», но вот он я, весь тут. «Жизнь дается лишь дважды»?

«Ладно, согласен. Куда ж деваться? – суматошные мысли сливались в „бегущую строку“. – Что ни делается, все к лучшему, верно? Разве не так?»

Я устало опустил плечи, сникая, и тут же выпрямился, зло одергивая себя: хватит страдальца изображать! Чего ты лишился в будущем, мальчик-попаданчик? На вопрос «кого?» отвечать не стоит: ты здесь, Светлана – там, а между вами непреодолимая пропасть лет. Забудь.

Все твои потери – это старая отцовская двушка, но ты разменял ее на огромную страну! Гордись! Проснись и пой.

Что ты видел, Антон Чернов, в своем тусклом и пустом житии? Тебя шугали в школе и чморили в армии, ты всю свою никчемную жизнь пробоялся – гопников, девушек, начальников, старослужащих… Ну, так и не казнись, не кляни Брута. Может, он нечаянно сотворил добро, тебе желая зла? Дал тебе шанс, Антон Пухначёв отныне и присно, попаданец ты хренов!

Бросай пить и трусить. И хватит уже в чмошниках состоять! Вкалывай, как проклятый, днем и ночью, «за себя и за того парня», но добейся всего – денег, славы, женщин!

Мещанские хотелки?

– Ну и пусть! – с силой вытолкнул я.

И отправился на физиопроцедуры.

Москва, 22 января 1973 года. Разгар дня