Сергей Чернов - Рождение сверхновой

Когда приехали домой, меня уже распирало. Быстро разулась, потащила обнявшую меня маму на тахту и забилась ей головой в грудь. Рыдать начала в голос, потом постаралась сбавить децибелы, уж больно все вокруг напугались. Все, и мама, и ГаБи, и Мульча. Немного успокоились, когда я на пару секунд прервалась и скомандовала почти нормальным тоном:

— ГаБи, на кухню, подкрепись чем-нибудь, и Мульчу подкрепи. А я тут у мамы ещё поплачу немножко… — опять уткнулась и зарыдала.

Наверное, прорвалось напряжение не только от турне. Два года я слезинки не проронила. Юркин не давал, свинтус страшный. Зато как приятно порыдать сейчас, изо всех сил жалея себя, такую несчастную маленькую девочку, без слов пожаловаться мамочке на стаи злыдней вокруг меня. И уснуть, по инерции продолжая всхлипывать, в полнейшей блаженной прострации.

Когда мама повела меня укладываться в кровать, я с огромнейшим удовольствием похныкала, ещё чуть-чуть слезу пустила, мимоходом пихнула волнующуюся вокруг ног Мульчу.

— Уйди, животное, не мешай, — разговаривала я всегда нормальным тоном, что поначалу сбивало окружающих с толку.

Кошка, кажется, немного обиделась. Но ночью припёрлась, облизала мне лицо, и я продолжила спать с ней в обнимку. Во сне приходит понимание, вернее, атавистические воспоминания. Понимание касается того, что моя амнезия бесповоротна, память ЮнМи ко мне никогда не вернётся. Но тепло маминых рук, её ласковый голос, уютный запах, всё в форме невнятных обрывков, я вспоминаю. Больше ничего от той девочки ЮнМи не осталось, но и эта малость заставляет меня маленьким щеночком жаться к мамочке.

К вечеру следующего дня Мульча уже особо не обращала внимания на мои регулярные истерики. Только ушами дёргала. На третий день мама и ГаБи, которая у нас, кажется, прописалась, стали перехихикиваться. Меня это не заботило ни капельки, хотя разок я устроила плач Ярославны с рефреном «А-а-а-а, вы надо мной смеётесь!». Жестокая СунОк просекла ситуацию на раз, сориентировавшись на маму и ГаБи. Даже шлёпнула меня разок по заднице, зараза такая. Правда, не сильно.

Утром девчонки разбегались, я не отлипала от мамочки, которая вроде была этим фактом даже счастлива, несмотря на мою плаксивость. ГаБи приходила после обеда, СунОк после ужина. Притащили мне кучу работы, ребята из клуба набрали в кафе полтысячи заказов на мой автограф. Время от времени, со скуки я лепила подписи и надписи.

Мне становилось всё легче и легче. И сама я становилась всё легче. Вот этот факт волновал маму очень серьёзно. Я ничего не ела. Только пила сладкий зелёный чай, влагу надо было восполнять, иначе легко попала бы в режим обезвоживания при такой мощной утечке.

Запретила к себе всех пускать, телефон в руки не брала принципиально. Никого не хочу слышать, а тем более слушать. ГаБи даже ЁнЭ не впустила. Отдала ей копию медицинского заключения, проинструктировала с моих слов и отправила восвояси.

Мама вдруг тревожит меня, упрашивая отпустить. Это сначала домофон тревожит её, затем она меня. Недовольно с виду отваливаюсь от неё, на самом деле, уже надоело бездельничать. И из голодовки пора выходить, а то чувствую себя настоящим корейским айдолом, которого ветром может унести.

Мама выглядывает из прихожей немного смущённая.

— Дочка, там ЧжуВон пришёл. Впускать?

Долго не думаю, киваю, наконец-то развлечение. Это ж не по работе, сейчас повеселимся. Пока додумывалась до того, чтобы привести себя в порядок, пацак уже входит. А пусть… полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит.

ЧжуВон оправдал мои ожидания на двести процентов. Подставился с порога, душка. Входит в комнату с букетом красных роз.

— А-а-а-х! — всплёскиваю я руками, — Смотри, мамочка, какой ЧжуВон-оппа молодец! Я ему всего год говорю, что не люблю розовый цвет, и вот ведь какая невероятная сообразительность. Всего через год он дарит мне не розовые, а красные розы. Это не парень, а просто гений!

— Аньён, ЮнМи, — бурчит оппа и вручает букет.

— Аньён, ЧжуВон-оппа, — забираю букет, чапаю на кухню заниматься цветами, — Ты проходи, садись, я сейчас.

Мама на кухне показывает рукой на лицо, это призыв привести себя в порядок. Да, мама, ты права. Наливаю в стеклянную высокую вазу воду, бросаю большую ложку сахара. Размещаю цветы.

— Мам, он свиные шкурки любит. У нас есть? — это я шёпотом на ушко. Мама делает испуганные глаза: «Нету». Начинает собираться в магазин, я расширяю ей ассортимент. Что-то меня в кулинарию потянуло, хочется что-нибудь из русской кухни изобразить.