Юлия Алева - Неизданные архивы статского советника

Здравый смысл вывесил белый флаг ревности. За сутки Тюхтяев успел попереживать и насчет обоих Татищевых, и ди Больо, и неизвестного художника, посмевшего сделать такой провокационный портрет, да и мало ли других, которые видят ее каждый день и могут забрать себе.

Поэтому с предложением пора поспешить.

Вышла к нему завернутая в темный шелк от подбородка до пят. Наверняка, после вчерашнего стесняется, но чтобы так закрываться? Что-то, когда коленками блистала, не смущалась, а сейчас то взглянет исподлобья, то покраснеет, то глаза прячет.

Улыбнулась, протянула свою тонкую и как оказалось не только умелую, но и ласковую руку, а сама уставилась на полосатую коробку.

Начинать он хотел не с этого, но раз уж так пошло, придется объясниться.

— Это Вам взамен… Вчера я нанес ущерб Вашему гардеробу.

На лице мелькнуло изумление, недоумение, странная гримаса, которую идентифицировать не удалось, а потом она рассмеялась. И размахивая руками продолжила громко смеяться, минуту, другую, потом уже плечи начали вздрагивать от слез. Он помялся, пересел поближе, приобнял. Что делать с женскими слезами, когда они не средство манипуляции, он не знал.

— Ну будет, будет. — поглаживал ее по спине, ощущая на этот раз стандартный панцирь корсета, нижних одежек и отчего-то тоскуя по тревожной неопределенности подвала. И вот она затихла на плече, выровняла дыхание, извинилась и скрылась в глубине коридоров. Вернулась уже почти спокойная, только глаза красные, да губы припухшие. Да озадаченный взгляд на гостя, подобравшего с пола укатившийся букет.

— Ксения Александровна! Я осмелился просить Вас… — что там было-то дальше? На колено, вроде бы вставал. — оказать честь стать моей супругой.

И подал кольцо, которое еще в Москве справил, в тот самый день, когда с Татищевым поговорил. Ксения с утратившими зелень из-за расширенных зрачков глазами так и оцепенела стоя посреди салона. Потом рукой нащупала кресло и рухнула в него.

Графиня машинально крутила кольцо в тонких пальцах, словно не замечая этого, и задумчиво разглядывала жениха. Чем дольше это тянулось, тем понятнее становилось, что ищет вежливую форму отказа.

— Вы действительно хотите стать моим мужем? — он сам с таким лицом допросы проводит.

— Да. — что ж, душой не покривил.

— По собственной воле? — что же с ним настолько не так, что она подозревает кого-то в способности манипулировать им? Тем более в таком вопросе.

— Естественно. — он перестал волноваться и слегка расслабился. Она на самом деле удивлена. Знала бы ты, девочка, как я удивляюсь.

— И Вы отдаете себе отчет в том, что из меня не получится тихая уютная женушка для салонных вечеринок? — интересная постановка вопроса. Согласишься — и будет чудить всю жизнь, откажешься — и точно не выгорит.

— Ксения Александровна, я уже так подробно с Вами познакомился, что подобной иллюзией не страдаю. — грех не улыбнуться, вспомнив ее неуклюжие попытки рукоделия и светских игр.

— Если Вы считаете себя обязанным из-за вчерашнего, — голосок чуть срывается, глаза не отрываются от подола, а руки нервно перебирают завитки на кольце. — то не стоит.

Застеснялась порыва и хочет забыть обо всем? Тогда как-то глупо получается.

— Ксения Александровна, я с трепетом отношусь к женской чести, но если бы обращал внимание на такие условности, то сделал бы предложение еще в мае, когда Вы изволили оказаться со мной ночью в спальне. — Вы, мадам, шутите, так и я смогу.

— Тогда зачем Вам этот брак? — смотрит как на говорящую собаку или зеленое солнце, с недоверчивым удивлением.

Он пожал плечами и улыбнулся. Да если бы самому знать…

— Хорошо. — она пришла к какому-то своему решению. — Я должна подумать и дам ответ… на днях.

Михаил Борисович выдохнул, и на всякий случай засобирался.

— Так я могу надеяться…?

— Само собой. — и абсолютно погруженный в себя взгляд. В его молодости это и было согласием. Но Ксения говорит именно то, что буквально имеет в виду, так что предстоят ей непростые переживания.

Дома господин Тюхтяев выпил бутылку вина за ужином и отключился. Проснувшись с трудом мог поверить, что вчерашний день вообще случился. Да и позавчерашний тоже. Обходился же раньше без отпусков — и мысли глупые в голову не приходили. Теперь вот ходи и думай, что она там нарешает. Может и не стоило все это начинать? Девчонка же еще, куда ему такую? Деньги, опять же… Скользкий момент, конечно. Господин Тюхтяев не был обременен долгами, получал неплохое жалование, но явно отставал от ее расточительности. Но она сама постоянно стремится преумножать капитал, так что вряд ли станет транжирой. И ни разу не оценивала людей по богатству, по-видимому, даже не ориентируясь в банковских характеристиках своих знакомых. Это совершенно непонятно, но факт: спроси ее о доходах горняков, которые практически поселились здесь летом — и она лишь недоуменно похлопает ресницами.