Сергей Нуртазин - Батальон прорыва

Голота не утерпел:

– И в-четвертых, можете, уважаемый Арсений Семёнович, утереться и не пускать слюну до самого пола. – Голота подошел к дивану, вытащил из-под него бутылку шнапса, откупорил, сел в кресло-качалку, сделал глоток.

Скоморохов неодобрительно посмотрел на товарища.

– Прекращал бы ты это дело, уже который день к бутылке прикладываешься. Смотри, так и до неприятностей недалеко.

Голота оскаблился, достал из кармана папиросы, закурил. Выпустив изо рта кольцо дыма, ответил:

– Ой, только не надо делать мне беременную голову. Шоб ты знал, этот чудодейственный нектар лечит мне нервы, а они у меня уж очень стали чувствительные.

В комнату вошел Карапетян:

– Андрей, Володя. Вас комбат вызывает.

Голота встал с кресла-качалки, обиженно произнес:

– Ну вот, похоже Сеня Голота опять лишний.

Ему никто не ответил. Андрей Скоморохов и Милованцев быстро собрались, вышли из комнаты. В глубине души у Скоморохова затеплилась надежда, может, его простили, может, и на их роту есть приказ об отчислении его и его товарищей из батальона и восстановлении в прежних званиях за доблесть.

Надежда не оправдалась. Разговор с комбатом был непродолжительным. Майор Миронов пожурил Андрея Скоморохова за проступок и выразил надежду, что больше такого не повторится, после чего сказал, что он вновь назначается командиром отделения, а Милованцеву предложил временно заменить командира роты Рукавицина, выбывшего на неопределенный срок по причине ранения. Решение командира – закон, с тем и вернулись обратно.

В доме их встретил плач матери-немки и её дочери Марты. Девушка жалась к матери и стыдливо прикрывала разорванным платьем обнаженную грудь. Андрей постарался узнать у хозяйки дома, в чем дело, но в ответ услышал упреки. Он попросил её успокоиться, но в это время наверху раздался грохот. Разговор с немкой отвлек Скоморохова, и он не заметил, как Милованцев быстро поднялся на второй этаж. Андрей кинулся следом. Когда он забежал в комнату, Голота вставал с пола. Из его носа текла кровь, затуманенные спиртным глаза с ненавистью смотрели на Милованцева. Владимир стоял в двух шагах от него, у пианино. Его искаженное гневом лицо побледнело, суставы на сжатых в кулаки пальцах побелели. Голота вскочил, выхватил из ножен нож.

– Ну всё, фраер, тебе конец.

Скоморохов, зная умение Голоты владеть ножом и его взрывной характер, понял, что Милованцеву грозит смертельная опасность. Андрей бросился между противниками, перехватил занесенную для удара руку Голоты, повалил его на пол. Арсений пытался вырваться, но на помощь Скоморохову пришел прибежавший на шум Сурен Карапетян. Они отняли у одессита нож, посадили на диван, заставили успокоиться. Скоморохов с укором посмотрел на Голоту, по-отечески сказал:

– Что ж ты так?!

Голота молчал. Скоморохов обратился к Карапетяну:

– Ты присмотри, чтобы они опять друг на друга не набросились, а я пойду хозяйку успокою.

Ни хозяйки, ни её дочери Марты Скоморохов в доме не нашел. Они вернулись через час, вместе с бойцами «СМЕРШа». В их командире Андрей узнал капитана Шилохвостова. По его приказу и указке хозяйки дома Голоту взяли под арест. Со словами: «Товарищ капитан, я не виноват! Я ей ничего не сделал! Я только хотел удержать, а она рванулась и платье…» – он бросился к Шилохвостову, но его сбили с ног, связали руки. Во время возни на полу у Голоты из кармана выпал портсигар. Его поднял капитан Шилохвостов. Ловким движением пальцев открыл крышку. В портсигаре вместо сигарет оказались женские часики и золотые украшения.

Капитан «СМЕРШа» вперил холодный взгляд в Голоту.

– Так ты, боец, ещё кроме того, что немок домогаешься, пьянствуешь, – Шилохвостов покосился на бутылку шнапса у кресла-качалки, – еще и мародерствуешь?! Ты знаешь, что позоришь нашу армию?! Знаешь, что отец девушки посажен фашистами в гестапо?!

Голота обреченно опустил голову. Шилохвостов кивнул бойцам «СМЕРШа»:

– Увести!

Арсения увели. Он так и ушел с опущенной головой, скрывая от товарищей свое лицо и свои переживания. Капитан Шилохвостов начал допрос свидетелей. Однако штурмовики знали немного, так как никто не видел, что произошло между девушкой и Голотой. Когда в комнату на допрос вызвали Скоморохова, он в разговоре с капитаном предположил:

– Может, и не было между ними ничего, и Арсений сказал правду? Может, он не виновен? Он парень хороший и боец отличный, нельзя его строго судить…

Слова Андрея заставили Шилохвостова вспылить: