Владимир Поселягин - Бей первым [litres]

Откинув волосы со лба, я наблюдал, как проходит стыковка с берегом, и двое дюжих моряков, спрыгнув в воду, подвели судно на канате ближе и привязали к дереву, и вот уже подают трап, длинную толстую доску с перекладинами. Помимо команды на ушкуе хватало и пассажиров. Моё появление заставило подскочить часового, выставленного кормчим, тот меня до последнего момента не видел, а потом, переживая за испуг, чуть не побил, однако его остановил сам кормчий, что вышел на берег и подошёл, с интересом осматривая меня, стоявшего в обносках, но с тушками дичи в руках.

– Кто таков, что нужно?

Что нужно, тот и сам понимал, просто задавал обычные вопросы. Пассажиры, что уже тоже ступили на берег, меня с интересом рассматривали. Как на диковинку какую пялились. А что там рассматривать, ну да, поизносился я, дыры в одежде зашивать нечем. Штанины до колен закатаны, ремень с ножами на поясе, рубаха с закатанными рукавами, в руках добытая дичь. Рубаху накинул, чтобы шрамы на спине скрыть. Я только после побега смог узнать, как выгляжу, на ощупь особо не поймёшь. Да по отражению в реке. Мне сейчас действительно где-то лет десять, и неожиданно я узнал, что являюсь рыжим, да ещё конопатым, но рожица симпатичная, располагает к себе, и это радовало, кожа чистая, без дефектов, зуб тот, что спереди, вырос наконец, так что улыбка теперь без дефектов.

– Михаил я, вольный охотник. Дичь хочу продать. Или обменять на крупу и соль.

– Пётр, посмотри, – кивнул на меня кормчий, и подошедший матрос, осмотрев дичь, и понюхав, уверенно сказал:

– Свежая.

– Идём, посмотрим, что тебе отсыпать можно.

Почти пустая котомка у меня на боку висела, внутри только пара мешочков для круп да горшочек для соли, так что я последовал по трапу за кормчим, там один из матросов как раз чан из трюма доставал, ужин готовить будут, вечерело, через час стемнеет, но приготовить какое блюдо должны успеть. Сюда же на палубу подняли и мешки из трюма. Чан уже спустили на берег и, омыв, наполнили водой и поставили над очагом, костёр тоже разожгли и ветки подсовывали, чтобы тот разгорелся, но продукты кормчий велел погодить уносить, только дичь, добытую мной, у берега на камне уже шустро разделывали, и тут же на палубе со мной расплатились. Крупы мне отсыпали около полутора килограмма, как раз полный мешочек, в этот раз была дроблёная полба, ещё кило ржаной муки, полгоршка соли, той самой, смешанной с перцем, выдали шесть луковиц и, подумав, кочан капусты. Этого вполне хватало за ту дичь, что я принёс, даже, на мой взгляд, немного переплатили, но кормчий уверенно отсыпал продовольствие.

– У меня сказать есть что.

Кормчий и матрос, что ему помогал – тот по пояс в люке трюма был – насторожились, внимательно глядя на меня.

– Тут человечек за вами наблюдал, как подходите. Тать он, побежал за ватажкой. Думаю, нападут на вас ночью. Меня они не видели и не знают. Уйти бы вам, если банда большая, без крови не обойтись.

– Стемнеет скоро. Далеко не уйдём, всё равно найдут, – задумался тот.

– Может, ещё какое судно остановить? – предложил матрос. – Вместе-то отобьёмся от лихих людей.

– Я могу помочь. Когда банда подойдёт, предупрежу вас, чтобы к бою готовились, а сам их из лука бить в спину буду, дай бог, сколько-то побью. Я хороший лучник, не мажу.

– И в темноте? – криво усмехнулся матрос.

– Я на звук стреляю, – спокойно пояснил я, и тот убрал улыбку, такие стрелки большая редкость.

– От помощи не откажемся, – согласился кормчий. – Главное, предупреди вовремя.

Дальше он стал руководить установкой лагеря и по-тихому, чтобы не встревожить пассажиров, их с десяток было плюс дети, отзывал членов команды в сторону и предупреждал о возможном нападении. Сам я уже ушёл, всё, что нужно, я сказал, забрал вещи, они в сторонке были спрятаны, продукты перегрузил в вещевой мешок и перебрался в другое место, где всё спрятал. Кстати, я также договорился с кормчим, что столуюсь с их котла, мол, мне за окрестностями следить нужно, а если сам готовкой займусь, могу кого пропустить. Тот, подумав, дал добро. Не объем их. А когда кулеш был готов, я вышел к лагерю, часовой меня пропустил, и тоже встал в очередь с миской и ложкой наготове, пассажирам первым наложили, и те уже ели, мне наложили каши и выдали ломоть хлеба. Я с блаженством на лице вдыхал его запах, моряки понимающе улыбались в бороды, ну а потом приступил к ужину. Уже стемнело, языки костра, на котором готовили отвар, освещал лица сидевших вокруг. Закончив, за добавкой подходить не стал, а отмыл миску в реке, ещё и песком блеск навёл, ложку тут же отмывал. Я с кружкой отвара подошёл к кормчему и, сделав глоток, сказал: