Надежда Дёмкина - Времена го(ро)да

И только благодаря заступничеству Рылеева за старого товарища по партии, ему не был объявлен бойкот, когда он посмел примкнуть к их территории и тем самым посягнуть на писательские лавры.

Самым пожилым среди них был Александр Николаевич, он родился еще при Елизавете Петровне в 1749 году, а вот Владимир Владимирович — самым молодым, он почил в 1930 году, уже при Сталине.

Всего получается сто восемьдесят лет жизней, почти два века писательского труда, два века исчерканных черновиков, сломанных перьев, два века стояния за конторкой или сидения за столом, приткнувшись, закрывшись рукой, забывшись. Но их занимала не эта арифметика литературы, не писательские счета и счеты, не междоусобные дрязги и журнальные склоки.

Нет, все их посмертное существование в этом петербургском чистилище заключалось в нормальной, обыденной, повседневной жизни — том, чего они лишились после смерти, до чего им иногда не было дела при жизни и к чему теперь они отчаянно стремились. Фланируя по своим улицам из одного конца в другой. Разглядывая витрины магазинов. Присаживаясь за свободные столики в кафе.

Для каждого из них повседневность значила что-то свое. Некрасов любил заходить в магазин «Солдат удачи» оценить новые модели ружей и охотничьих ножей.

После такого ностальгического начала дня у него был лишь один выход: напиться, чтобы тоска не загрызла. Значит, либо заведение под говорящей вывеской «Пьяный солдат», либо — ресторан-бар «Самогонщики». Когда на следующее утро Некрасов выползал из своей квартиры, чтобы выпить эспрессо в «Идеальной чашке», Короленко и Чехов уже махали ему — мол, расскажи, как все прошло. Им было негде выпить.

Чехов вообще с ума сходил. В его переулке один за другим шли телефонный узел, паспортный стол и отделение милиции. Каково было такой нервической личности, как Антон Павлович, день за днем видеть и слышать то, что творилось во всех этих очередях?

После кофе Некрасову становилось еще поганее — в последнее время персонал кафе при постоянном наплыве публики считал возможным экономить на всем: на кофе, сахаре, молоке, приветливости. К тому же, официантки постоянно выбрасывали его автографы, которые он в качестве чаевых щедро оставлял на салфетках.

А с похмелья Некрасов предпочитал общество Маяковского всем другим. Обычно они сидели на скамейках у памятника Владимиру Владимировичу, который появился на углу их улиц в декабре 1976 года. Но поэт старался сесть так, чтобы не видеть себя — его обижало, что мощная, вырубленная из гранита голова памятника была стыдливо посажена на маленький, хилый столбик. Где все остальное? Камня не хватило, что ли?

Но стоны страдающего похмельем Некрасова скоро отвлекали Маяковского от этой болезненной темы, и вскоре они, отоварившись в ближайшем гастрономе, заливали головную боль кефиром из картонной упаковки и заедали свежим городским батоном.

Маяковский всему предпочитал хозяйственные и продовольственные магазины. Там, мол, понятно, чем народ живет, как дышит. Очереди и давка были ему не в тягость. Еще он любил читать афиши и рекламу. Понравится что-нибудь — сорвет со стены и тащит приятелям показать: смотри, тут про колбасный цех — это вечеринка работников мясного производства, рабочий класс танцует под народные песни.

И среди прочих благодаря этому увлечению Владимир Владимирович сумел прослыть специалистом по современным развлечениям, культмассовым сектором, так сказать.

Рылеев отвечал за связи с зарубежьем, как ближним, так и дальним. На его улице подряд были расположены аж три генеральных консульства — Литвы, Индии и Болгарии. И хотя завидующие писатели пеняли ему, что курица не птица, Болгария не заграница, Литва тоже как-то несерьезно звучит, но вот против Индии никаких аргументов не было.

И Рылеев все равно выходил главным по путешествиям, несмотря на то, что и у каждого на улице было по паре турфирм и даже вопреки тому, что никакие поездки за пределы своих владений никому из них не грозили. Рылеева же считали спесивым, да и беседовал он теперь только о поправках к таможенному кодексу и тонкостях дипломатических отношений.

Радищев, как и Короленко, маялся бездельем. Лишь парочка недавно открытых ресторанов давали ему возможность развлечься. Одни только названия заведений служили многодневной пищей для размышлений — если Щукарь наводил на след раннехристианского культа (ловец рыб как ловец человеков), то слово Молоховец явно отдавало языческим идолопоклонничеством.