Николай Васильев - Еще один баловень судьбы [СИ]

— Вы, что же, разделяете и эти взгляды своего любимчика? — весело спросил он вошедшую покровительницу.

— Ну-у, не вполне… — спохватилась ученая дама. — Но написано все же сильно и многие мысли о людях науки и искусства справедливы.

— Особенно вывод хорош, — хохотнул Антон. — Страны, погрязшие в развитии наук и искусств, обречены на попадание в кабалу к странам, населенным невежественными и потому добродетельными и крепкими ребятами! Отпад, как говорят у нас, в Луизиане!

— Он же привел в качестве примера Спарту и Афины, а также много других соседних стран… — вяло засопротивлялась де Фонсека.

— Достижения науки первым делом используют вояки, — подпустил стали в голос ранетый гость. — Изобретение пороха враз поставило европейцев над другими народами. Теперь слабак с ружьем и тем более с пушкой может убить от двух до десяти здоровяков с копьями и саблями. На очереди создание морских пароходов, которые не будут зависеть от ветра, их можно будет делать огромными и к тому же стальными, а стоящие на них пушки станут расстреливать прибрежные города с расстояния в несколько миль!

— Невероятно! — сказала ученая дама. — Я имею в виду Вашу фантазию, Антуан. Ведь пока в мире не придумали ничего подобного! Даже локомотива парового в Англии вовсе нет!

— Нет, но будет непременно, — упрямо сказал Антон. — Но я бы хотел сказать о другой чудесной стороне науки: это же самое увлекательное занятие в мире! Что может быть для человека интереснее, чем выявлять природные или социальные закономерности, до него никем не понятые? Вам ли, синьора де Фонсека, этого не знать?

— Вот тут Вы правы, Антуан! — просияла Элеонора. — Об этом Руссо не подумал! Что значат все чувственные наслаждения перед упоением погружения в мир природных явлений, так еще мало изученных? Или в мир разнообразных идей? Вы молодец, Антуан, а я и Руссо оказались неправы! Теперь я думаю, что и в его "Общественном договоре" Вы отыщете недочеты?

— Если Вы дадите мне его почитать, Элеонор, — виновато сказал Антон.

В середине июня в Неаполь пришло сообщение об ультиматуме, предъявленном Британией правительству Франции: о возвращении Мальты под власть ордена Госпитальеров. Для подкрепления этого требования из Гибралтара к Мальте вышла Средиземноморская эскадра под командованием адмирала Нельсона. Одновременно Турция пропустила через свои проливы Черноморскую эскадру России под командованием адмирала Ушакова. В этих тисках Талейран сумел сманеврировать и уговорил Директорию на сдачу Мальты — в противном случае разгром Тулонской эскадры Франции был неотвратим, а там в условиях полной блокады последовала бы и сдача в плен Египетской армии. Вторая антифранцузская коалиция, уже готовая сложиться, все-таки не состоялась.

Антон Вербицкий тоже перевел дух: его физические кондиции были еще не так хороши, чтобы сорваться из гостеприимной квартиры де Фонсеки в морское путешествие до Марселя. Хотя он уже отваживался ходить по улицам и даже купался пару раз в море (у бережка), ибо жара в Неаполе началась несусветная. Но к большому удивлению Антона именно эта жара оказалась благотворной для его выздоровления: внутренности тела как-то отмякли от постоянного напряжения, от боязни боли, и стали менее ощутимы — почти как встарь, до ранения. К тому же появился еще один симптом здоровья: он стал недвусмысленно реагировать на Элеонору — особенно, когда она поворачивалась и выходила из его комнаты, пошевеливая ягодицами. Однажды ее интуиция сработала, она повернулась в дверях и наткнулась на его горящий взор и еще на его оттопыренные лосины.

— Что это? — растерянно спросила дама, моментально покраснела, но из комнаты почему-то не выскочила.

— Я давно обожаю Вас, Элеонор, — сказал Антон, краснея ответно. — Теперь я понимаю, что с первой встречи. Когда я очнулся здесь полумертвым и увидел Вас, то сразу подумал: "Какое счастье!". И все дни, проведенные мной в Вашем доме, я воспринимаю как необыкновенно счастливые. Об этом говорит мой разум, об этом сказало теперь и тело…

Он встретился с ней, наконец, глазами и утонул в их глубине. Но вот она совершила усилие, повернулась и тихо вышла за дверь. Он же долго еще стоял посреди комнаты с пылающими щеками и ее образом на зрительной сетчатке.

Ночью он проснулся при первом звуке отворяемой двери. Сердце его тотчас гулко забилось, а грешная часть тела явственно ожила. Когда дама подошла к нему, легонько села на кровать и склонилась к лицу, ее рука случайно эту оттопыренность задела и отдернулась.