Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

— Вова, ты чего стонешь?

Откашлялся, и уже обычным уверенным голосом продолжил:

— Приснилось чего страшное?

— Скорей пришли в голову страшные мысли.

— Какие?

— Мы делаем большую ошибку, выбирая морской путь. По суше надо добираться, накупив побольше выносливых и крепких лошадей.

— Что это тебя по суше ехать растащило? Не наездился еще? Не хлебнул горя полной ложкой? Решил преодолеть десяток царств-государств, навоеваться с тамошними народами вволю? Плыть, Вова, только плыть!

— Вот и плыви сколько хочешь с молодоженами, я вам не мешаю, до Новгорода и в одиночку доскачу.

— Э, э! Это что еще за затеи? — присел в топчане Слава. — Твою должность атамана еще никто не отменял!

— Как никто не отменял и моей любви к беременной жене, которую я уже тыщу лет не видел. Моего руководства лесопилкой и производства карет. Тоски по любимому делу лечения больных, постройки церкви и прочего.

— Но ты же преодолел себя и пошел в этот поход!

— Это был Великий Поход, мы спасли Землю. А сейчас чего? Выкроив деньги из того похода, мы поплывем всего лишь улаживать твои шкурные дела. Да ты, гляжу и не торопишься к своей Анастасии-Полетте, что ж, твое дело стариковское, и так, мол, сойдет! А я человек молодой, кровушка так и кипит!

— Что, золотишка пожалел, побратим? — брезгливо поинтересовался Богуслав, — совсем жаба задушила?

— Денег возьмешь сколько душе угодно! — пресек я его глупые выдумки, — не могу лишние дни и ночи терпеть разлуку с Забавой.

— А чего ты про возраст врешь? У нас же с тобой всего год разницы.

— Это по жизненному опыту. А так ты шестидесятилетний старик, а я Божьим промыслом тридцатилетний молодец. Ты вроде бы должен помолодеть по обещанию антеков, да пока воз и ныне там.

— Я люблю Анастасию больше жизни!

— Седина в бороду, бес в ребро — обычное дело.

— Да вроде все уже решили! Судно нашли, цена за поездку приемлемая, в дороге никого убивать не надо, чего ты ерепениться-то взялся?

— А вот давай посчитаем сколько нам понадобится времени, чтобы попасть в Париж.

— Давай! — охотно согласился боярин.

— Я посмотрел в Интернете, от Константинополя до Генуи, обходя Грецию и Италию, две тысячи триста верст. Плыть морем, не разгоняя шторма и не увлекаясь попутным ветром, не меньше двух месяцев. Команда многочисленная, наверняка настроенная католическими священниками против слуг дьявола, если поймут, как вы тут с Пелагеей ловчите, ссадят враз, да еще и науськают на нас церковников.

— Очень может быть, — согласился Слава.

— От Генуи до Парижа посуху семьсот верст. На самых лучших конях быстрее чем за девять дней до столицы и монастыря возле нее не доберемся. Два месяца девять дней быть в пути нам гарантировано.

— А по суше?

— Там две тысячи двести верст, при трех конях на каждого за двадцать суток долетим. Враждебный народ по пути или поубиваем, или запугаем, нам с ними не детей вместе крестить. Так что скажешь?

— Хорош валяться! Пошли коней покупать!

Купили двенадцать справных и, по мнению воеводы, выносливых лошадей. Венцеслав с нами уезжать отказался, у него в Константинополе нашлись «неотложные дела». Мы хмыкнули и оставили шляхтича осваиваться в армянской среде рядом с Ваануш.

Утром выехали. Прощай, Константинополь! Вперед, в Париж!