Юрий Семецкий - Poor men's judge [СИ]

— А население?

— Да черт с ним, с населением! Электростанцию на прощание, тоже, разумеется, взорвали. Люди помнят, в городе месяца два было темно и жутко.

Починили все только при помощи румын… И электростанцию, и канализацию, и водопровод. А еще злые румыны бесплатно кормили в школах детей.

Те же румыны долго вытаскивали из-под пирсов машины, затопленные Советской Армией вместе с ранеными. И освобождали от трупов портовый холодильник, где раненых красноармейцев забыли без пищи и воды. Двери там, понимаешь, герметично закрываются, так что, помирали люди трудно и муторно.

За воспоминания о том, что и почем можно было в те годы купить на Привозе, после войны закрывали сходу, и, не размышляя давали десятку. Как за подрыв и вражескую пропаганду. Это ж действительно никуда не годится, что разнорабочий в Одессе имел за день 20 марок, при том, что буханка белого стоила полмарки, мясо — три марки, а водка — пять. Или около того.

У Лехи Макарова дед именно так и нарвался. Вспомнил как-то по бусу в неподходящей компании, как сытно и здорово жилось при Германе Пынте. Стуканули, конечно. И поехал человек…

— Положим, в Одессе я тоже бывал, — с легкой неприязнью заметил Кузовлев. — И знаю, что добрые румыны расстреляли на бывших пороховых складах 26 тысяч человек. В основном, евреев.

— А я и не говорил, что они хорошие… — ответил Вояр. — Я говорил об одинаковости, или, скорее, схожести повадок. Власть проявляет гуманность и доброту только когда это ей выгодно.

И, ясное дело, в каждой избушке — свои игрушки. Кому нравится стрелять жидов и комиссаров, кто желает истребить эксплуататоров, кому-то поперек горла встали вейсманисты-морганисты, врачи-убийцы или безродные космополиты — выбор есть на любой вкус, всегда, особенно, если дело идет о пострелять или защитить. Вот к примеру, возьмем секс-меньшинства…

— А при чем тут они? — удивился ротный.

— А при том, что когда в Одессу пришла Советская Власть, обыватели ощутили себя в роли гонимых пи… Просто тогда люди не знали, в массе своей, кто это такие, геи. Но гнобили их именно в таком стиле.

НКВД устроил в городе форменную войну с народом. За длинный язык и неподобающее поведение из города вывезли от восьмидесяти до девяноста тысяч человек. Тысяч двадцать впоследствии вернулись. Кого могли призвать — призвали. Заодно выгребли у крестьян в области продукты, включая и то, что было на семена. Люди потом очень трудно выживали, поверь. На мерзлой картошке и том, что все-таки удалось утаить. И всем было ясно до слез: вернулась родная и любимая власть. Теперь, пусть и без штанов, но необходимо изображать радость.

И знаешь, ведь искренне радовались! Например тому, что румыны, уходя, ничего взрывать не стали. Так что, и канализация, и водопровод, и электричество — все осталось в целости. Анекдот, но здания ЧК, синагоги и ментовки на Еврейской, тоже не пострадали. Как тут не радоваться?

А Пынтю потом многие годы люди добрым словом поминали. Его ведь наши, когда Румынию захватили, зачем-то выловили. А потом — выпустили. Ну не было за человеком грехов!

Так вот оно все. По-разному бывает. Когда и свой — хуже врага, а когда и оккупант лучше друга.

Собеседники еще раз разлили, выпили, закусили немудреной, собранной на скорую руку закуской. Ротный понюхал горбушку, сморщил лоб, помялся и выдал:

— Значит, ты…

— Можешь записать, капитан, что лейтенант Вояр к любой власти относится презрительно. Далее — по известному тексту, — жестко ответил Виктор.

— И все-таки, оккупанты, о которых ты рассказывал, фашистами были, — упрямо повторил ротный.

— А вот это уже вообще ни в какие ворота не лезет, — огорчился Виктор. — Впрочем, Гена, ты у нас неграмотный, тебе простительно. Только не обижайся, Бога ради!

— Да чего уж мне, сапогу, на тебя обижаться. Ты у нас, оказывается, из тех еще мальчиков, правильных, — не удержался от колкости ротный.

— Слушать будешь, или включишь дурочку про тяжкое детство и деревянные игрушки? — с ледяным безразличием поинтересовался Вояр.

Иногда после вопросов, заданных таким тоном, мужчины сходятся в рукопашной. Но чаще, кто-то признает безусловное превосходство собеседника, и действительно, начинает внимательно слушать.

Взгляд Виктора оказался ощутимо тяжел. Он буквально согнул ротного, заставив опустить глаза и сгорбить плечи.

— Рассказывай, — после минутного молчания тихо попросил Кузовлев.

— Кого другого, кстати, оставил бы в неведении, — примирительным тоном произнес Виктор. И продолжил: