Харольд Ковингтон - Очищение

— Наверху были девочки! — в ужасе прошептал Кинг. — Они были наверху, Зак! Как могла Лидди заниматься этим, когда Кэйти и Джуди были наверху? Не говоря уже о том, что они должны были знать, что я с минуты на минуту вернусь домой?

— Да знали они, — мотнул головой Зак в подтверждение своих слов. — Думаю, что они хотели вызвать именно такой скандал, что произошёл, чтобы повесить на тебя этот приговор за язык ненависти, и тем самым Лидди достались ваши дочери, дом и всё твоё имущество.

Никакой возни с алиментами, выплатами на воспитание детей или постоянными поездками в суд и обратно. Тебя признают ненавистником. Один удар молотка судьи, и мадам получит весь набор и барахло. Интересно, какой кусок получит женщина Праудфут за эту работу в ночное время? Стив, ты знаешь, что в ФБР есть какой-то детский психолог и пара агентов, и на другой день они мурыжили девочек четыре или пять часов?

— Да, Приткин, мой адвокат, сказал мне об этом. Кэйтлин шесть лет! Джуди — четыре! Бог мой, что они рассчитывали узнать у детей? — удивился Кинг.

— Всё, что Лидди подучила их говорить. Но я слышал кое-что интересное. Конечно, никаких имён.

Зак рассчитывал, Кинг догадается, что он имеет в виду Кристину, дочь Лена Экстрема, которая работала диспетчером полиции в Центре юстиции, но не думал, что стоит где-нибудь упоминать о ней, потому что её сослуживцы могли услышать её имя в связи с делом о языке ненависти.

— Они расспрашивали девочек, не говорил ли ты когда-нибудь плохие слова о чёрных, латиносах, геях и тому подобном дерьме. От одного дела в Айдахо в прошлом месяце у них действительно крыша поехала, они сейчас параноики в высшей степени. Морпехи недавно отбили Кёр-д'Ален, всего несколько дней назад, и сейчас федералы видят под каждой кроватью повстанцев — сторонников превосходства белых. Они спрашивали твоих девчушек, не видели ли они когда-нибудь в твоём доме каких-нибудь флагов. Зелёно-бело-синих.

— Это безумие! — ахнул поражённый Кинг.

— На случай, если ты ещё не заметил, люди, которые правят нами, безумные. Между прочим.

Охранник за Кингом поднял вверх два пальца.

— Двухминутное предупреждение.

— Моя жизнь кончена, потому что я произнёс со злости единственное слово, — пробормотал Кинг, всё ещё не в состоянии постичь глубину своего падения.

— Теперь твоя жизнь кончена, потому что ты произнёс единственное слово со злости, — подтвердил Кинг.

— Никто в мире мне не поможет, — стонал Кинг.

Хэтфилд глянул на охранника позади сломленного человека в оранжевой робе, сомневаясь, как хорошо смог расслышать охранник его последние слова.

— Никто в мире тебе не поможет, — громко повторил Хэтфилд. Но перед тем, как охранник увёл Стивена, Зак поймал взгляд друга и подмигнул ему.

На улице, за стенами тюрьмы шёл дождь, тихий, затяжной, и уже темнело. Зак вынул мобильный телефон, набрал номер и быстро впечатал текст: «ВЫ ЖИВЫ?» Перед отправкой он подумал и решил, что этот вопрос может быть перехвачен и отмечен какой-нибудь правительственной службой слежки, и поэтому изменил сообщение просто на»?????». Затем нажал кнопку отправки и долгие минуты ждал ответа под дождём в свете уличного фонаря. Наконец маленький экран телефона засветился, и Зак увидел ответ.

«Я — ДУХ ПРОШЛОГО РОЖДЕСТВА».

Хэтфилд сделал глубокий вдох и после секунды нерешительности, последней, которую он когда-либо испытывал в своей жизни, отправил в ответ сообщение: «Я ХОЧУ ВСТУПИТЬ. ПОЗВОНИ МНЕ». Потом он закрыл мобильный телефон и пошёл под дождём к своей побитой, десятилетней «тоёте».

— Конечно, есть и другой путь, — подчёркнуто небрежно согласился Зак в ответ на вопрос Экстрема. Он сделал глоток из банки дешёвой диетической кока-колы из супермаркета, потому что не мог позволить себе даже фирменного пойла.

— Мы можем просто стоять в сторонке и заламывать руки, что жизнь Стива Кинга разрушена, а жизни двух маленьких девочек отравляются и уродуются извращенками и политически корректной брехнёй, пока они не вырастут в таких же мерзких поганок, как и их мать. О, пожалуй, мы можем немного попищать в знак протеста, но не слишком громко. Мы можем сделать то, что в наше время делают бессильные белые, чтобы выпустить пар. Написать письмо в редакцию, или, может, напиться и позвонить в правую радиопередачу, хотя гораздо лучше не говорить того, что мы действительно думаем, или нас тоже обвинят в словах ненависти.

А когда мы протрезвеем, то потом несколько дней будем обливаться холодным потом, надеясь, что не слишком много наболтали, и что ФБР с местными ищейками политкорректности не слышали нас, или что они слишком заняты на этой неделе, чтобы взять нас на прицел, прийти и порвать в клочья наши жизни, потому что мы осмелились раздражать наших господ и хозяев даже этим единственным слабым писком. Мы можем так поступить, Лен.