Оксана Щербатая - Мой отчим - советский пенсионер

Мама то воскресенье с кавалером провела, по городу его водила, в "Дружбе" были, в клуб железнодорожников зашли, — не скучали…

В понедельник вновь начались трудовые будни. Тоска зеленая… Почему так говорят, интересно, — "зелёная"? Серая тоска, беспросветная… Я-то раньше мечтала на работе книжки читать, а сама к вечеру еле на ногах стояла от усталости. Похоже, неправильную я себе работу выбрала. Или характер мой плох, ничего не нравится… Но раньше времени не стала о своём недовольстве распространяться ни маме, ни бабушке, вначале нужно понять, что не так, — работа мне не нравится или коллектив, или просто нужно время ко всему привыкнуть… Одно — жить в общежитии, сидеть на занятиях до обеда, каждый вечер бегать в ростовские кинотеатры, а по выходным — "тиянтеры" посещать, и другое — реальная жизнь: маленький город, подружки — далеко, развлечений — мало, а тут еще и мама с бабушкой снова замуж собрались, одна я — никому не нужная худосочная дылда с трудным, замкнутым характером…

В конце следующей недели мама мне сообщила сразу две новости: что дядя Семён покупает дом в центре Сальска и что он хочет на ней жениться. А она думает принять его предложение. Он ей по сердцу, притом жить они будут у него, то есть я остаюсь единственной обитательницей нашей "двушки"; соответственно, мои шансы встретить спутника жизни, при таких жилищных обстоятельствах, многократно возрастут.

То есть меня поставили перед фактом: заявление-то они уже подали…

Оказывается, дом купить не так и легко в наши дни, — как полагал Семён Васильевич. Расписали их с мамой очень быстро, наверно, мамины связи помогли: всего через неделю после того, как "молодые" в ЗАГС заявление подали. Однако, дом к тому времени дядя Семён еще так и не купил: то цена не устраивала, то размеры дома, то удалённость от центра, то соседи рядом не те проживали. Похоже, хорошие дома никто продавать и не собирался.

Удивительно, но деньги у дяди Семена имелись немалые: он желал приобрести благоустроенное строение, с центральным водоснабжением, желательно из кирпича, в крайнем случае, — обложенное кирпичом. Газ он планировал использовать баллонный. Но, пока все его планы оставались лишь благими намерениями, мне все-таки пришлось уйти пожить к бабушке, чтобы не мешать "молодым". Бабушка была мне искренне рада, чего я бы не сказала об ее соседе Владимире Петровиче, любезно позволившем именовать его "дядей Вовой": хотела я звать его "дедом Вовой", но мою инициативу встретили в штыки, бабулькин сосед возразил, что он, "так сказать, еще молод"… Получалось забавно: бабушку я зову "бабушкой", её кавалера — "дядей Вовой"… Словом, везде я чувствовала себя ненужной: в нашу квартиру вселился дядя Семён, в доме бабушки дядя Вова чувствовал себя "завсегдатаем" с явно серьёзными намерениями. Прямо хоть замуж выходи! Только вот никто не берёт…

От такой грустной жизни я даже с женщинами на работе немного сблизилась. На почте у нас работает немало народа: пять постоянных сотрудниц, несколько сортировщиц, с которыми мне мало приходилось общаться, — они приходили в пятом часу утра для разбора свежей корреспонденции, и часов в восемь уже домой уходили, — больше десятка почтальонок, с которыми так же мы, "постоянные" почти не разговаривали: они по несколько раз в день прибегали за газетами-журналами, забирали огромадные сумчищи с почтой, и снова убегали. Работе почтальонок я нисколько не завидовала: тяжелый физический труд, ходить нужно по грязи в любую непогоду, — трудно! Правда, другая сотрудница, Полина Герасимовна, просившая звать ее попросту Полей, сообщила, что в работе почтальонок есть некоторый "плюс": в дни, когда они носят пенсии, им хорошо "перепадает" от получателей пенсий. Я вначале не поняла, о чём речь, — оказалось, старики им копейки дарят… Иногда за день этих "копеек" столько набегает, — приличная прибавка к зарплате выходит!.. Поля над моей "невинностью" рассмеялась, назвав "девочкой"…

Многое мне коллеги о сущности нашей работы объяснили. Главное: создать видимость невероятной загруженности и любому посетителю смотреть в глаза пристально, казаться для него "начальником". Так, на днях пришёл один дяденька в мятом пиджаке, явно чуть навеселе, хотел посылку отправить, в тот день на приемке посылок Поля сидела. А она в тот момент "Огонёк" читала, — он только что пришёл, а почтальонка во внутреннем помещении почты письма укладывала в сумку "почтарскую", то есть у Поли было всего ничего времени на чтение последнего номера, и она так торопилась! А тут тот, "поддатый", пришел, с посылкой своей. Полина ему сказала: "подождите несколько минут, я очень занята, работы много!" И пренахально продолжала "Огонёк" читать. Дядька ждал, ждал, десять минут, а Поля, видимо, статьей зачиталась. Перед дядькой на конторке стояла привязанная ленточкой чернильница с чернилами, тут он её как пихнёт словно бы ненароком! Спасибо, не опрокинулась чернильница, лишь несколько капелек чернил пролилось, но Поля вмиг от журнала оторвалась, строго так спросила: "Гражданин, Вы что хулиганите?" А дядька тоже не лыком шит: "А почем Вы знаете, что это я хулиганю? Тут народа много, а у Вас — много работы, — как можете Вы, занятая своей работой, видеть, что вокруг происходит?" Словом, пришлось Поле "Огонёк" Машке-почтальонке отдать и уделить нахальному дядьке внимание. Похоже, он не из "работяг" оказался. Долго потом Поля чернила оттирала с конторки…