Александр Воронков - На орловском направлении. Отыгрыш

— Обойдут, — будто подслушав Ванькины мысли, негромко, но почему-то очень отчетливо сказал Илюха. И дёрнул головой влево. — Для любителей названий всяких интересных… слышь, Молдаванин, для тебя — в той стороне деревня, Гать называется. Не перейдут речку вброд, двинут через Гать, угу.

И тут Ваньку пробрало. Не до дрожи — до оцепенения. Такое было как-то в детстве, когда он на спор заночевал один в выселенном доме. Всякое могло приключиться, начиная с того, что проморгавший его сторож вдруг решит проявить бдительность, и заканчивая тем, что обрушатся ветхие перекрытия между этажами. Но страшно было думать, что справа и слева — пустые тёмные комнаты. И не потому, что никто не придет на помощь, а просто…

Что же получается, они и есть — оборона ? Одни они — и всё?!

Возле Гати никого, это точно. А позади, в загодя отрытых окопах на окраине? Что, там тоже пусто?

Выходит, подарили немцу город?..

В следующий миг думать стало некогда…

3 октября 1941 года,

Старо-Киевский большак

Они не были единственными, кто держал в то утро оборону — безнадёжную, но держал. Справлял работу, как давным-давно говорил Ваньке дядя Петр. Свою или чужую — тут уж разбирать не приходилось.

Человек двужильный, а у техники ресурс есть. И хуже всего, когда вспоминаешь об этом вот так: твои товарищи уходят дальше, а ты остаешься на обочине дороги. И вся надежда — на коротышку в замызганной гимнастерке… да какая надежда! Вон он, возьми его за рупь двадцать! — влез на выклянченный у парней снарядный ящик, открыл капот своей трехтонки и смотрит внутрь жалостно, разве что слезу не пускает. Поглядишь на такого — и волей-неволей подумаешь: остался бы водила постарше, тот же Григорич, — наверняка бы управился, а этот… тьфу!

Сержант отмахивается от докучливой мыслишки и принимается за дело: хочешь не хочешь, а орудие надо ближе к лесу… В одном повезло: до леса десятка три шагов, не больше. Это, конечно, потрудней, чем летним вечером в горсаду лимонад пить, но их пять здоровенных лбов, и в каждом он уверен не меньше, чем в себе, а уж в себе-то — жаловаться грех. Пацан не в счет, пусть возится со своей колымагой…

Сержанту пошёл двадцать второй год, водитель на пару лет моложе и кажется ему совсем сопляком. Толку с мальчишки мало, ну да какой с него спрос?

Если кому и предъявлять претензии, так это немчуре. Подкрепляя восьмидесятипятимиллиметровыми доводами, коих не много, но и не мало — ровно дюжина. Их серовато-бурые бока внушительно вздымаются над жёсткой щеткой скошенной под осень травы. Они ждут. И люди ждут. Трудятся — и ждут. Ясно, чего.

— Ну? — сержант, потирая вспотевшую шею, подходит к водителю.

Здесь тоже всё понятно, но не спросить он не может.

Пацан качает головой и виновато шмыгает носом.

— Ты вот что, — сержант добавляет в голос командирских ноток, — подготовь машину к уничтожению. Мало ли что, вдруг эти… управятся. — И косится в сторону леса: только бы зениточка, красавица, не зачудила, а уж там… Что «там», думать смысла нет, а загадывать и вовсе последнее дело. — Как сделаешь, топай к нам. Завтракать будем

…Час спустя в Малой Фоминке, что в стороне от большака, который тут из поколения в поколение уважительно величали Старо-Киевским, услыхали раскатистое «тудух! тудух!» — словно из земли, как из половика, пыль выколачивают.

— С Драгунского бахають, — хмуро переглянулись два не старых ещё деда, повидавшие на своем веку не одну войну.

— Васька! Санька! Федька! — заметались, заголосили бабы. И — настежь двери погребиц, тут уж не о том печаль, что мыши понабегут: детей ховать надо! Малые — вот они, за подолы материнские цепляются, а кто постарше — те к Драгунскому лесу бежать наладились. Одного за ухо, другому подзатыльник… Бабы не скупятся: лишь бы головы дурные были целы.

Федька, тётки Любы сын, сорванец и коновод, порскнул огородами, как на реку бегал, когда мать не пускала, да и был таков.

Он-то и принес в деревню весть:

— Наши с пушки два не то три немецких танка спалили, а потом их… — и разревелся. Спохватился, прикусил губу, зыркнул на перепуганных сестрёнок и сказал устало и зло: — А танки у этих серые, как крысы!

Серые танки шли по большаку на Орёл.

А там, на окраине, в отрытых ещё в августе окопах занимали позиции бойцы конвойного батальона НКВД.

3 октября 1941 года,

юго-западная окраина Орла

…Сквозь никак не отступающую глухоту пробился тихий, срывающийся Надюшкин голос: