Алексей Вязовский - Я спас СССР! Том II

— «Которые тут временные?» — не могу я удержаться от сарказма, смотря на его грозное лицо — «Слазь! Кончилось ваше время".

— Ты, бл№%дь, понимаешь с кем вообще говоришь, сопля… ой-ё..! — я без замаха бью кулаком в «солнышко», и «Шурик» складывается на ковер. Ерзает от боли ногами.

— Ботиночки-то тоже иностранные! — неодобрительно резюмирует Северцев — А простой народ в кирзачах ходит.

— Кирзачи — это еще хороший вариант. Так, забирайте этого барина и грузите его в БТР.

Я выхожу в приемную. Молодая, привлекательная секретарша вытирает слезы. Обширная грудь под белой блузкой учащенно вздымается от девичьих рыданий.

— Как тебя зовут?

— Лена.

Пухленькие губки Лены полностью отключают мой мозг.

— Ровно в полночь…

— Что в полночь? — Девушка перестает плакать и растерянно смотрит на меня.

Беру девушку за руку. Чувствую, как она дрожит.

— Приходите к амбару, не пожалеете. Мне ухаживать некогда. Вы — привлекательны, я — чертовски привлекателен, чего зря время терять? В полночь. Жду.

— Гхм — раздается сзади. Это кашляет Звягинцев.

Мозг включается обратно, я отпускаю руку девушки.

— Шучу…. Леночка, дозвонись до приемной комиссии МГУ и найди мне там к трубке Дмитрия Кузнецова, 3-й курс журфака.

— Да, конечно. Вам на городской телефон в кабинет вывести?

— Давай туда.

Пока жду звонка, обращаюсь к Звягинцеву.

— Сейф немедленно опечатать, выставить у кабинета охрану. Документы из ящиков и со стола изъять, сложить все в коробки, тоже опечатать и вместе с ключами от кабинета и сейфа отправить под охраной генералу Мезенцеву в Комитет. Вопросы есть?

— Никак нет — начальник охраны здания по-военному выпрямляется.

Наконец, раздается звонок. Беру трубку белого телефона — Приемная комиссия? Русин говорит. Да, то тот самый. Кузнецова позовите…. Димон, ты? Никуда не пропал, работаю. Нет, не в Известиях. Что за работа? Прополка овощей. Из того анекдота, помнишь? Нет, не шучу. Кузнец, слушай меня. Бери мой Зенит в тумбочке, собери в сумку мою форму, в которой я на прием недавно ходил, и бегом по адресу Ленинские горы, дом 11. Конечно, я знаю, что там правительственные особняки. Что будет? Метеорит упадет. Кое-кому на голову. Заснимем это для истории.

Подмосковье, Внуково 2.

18 июля 1964 года, пятница, 14.00.

И в этот раз рассадка Президиума произошла ожидаем образом. Охрана сдвинула в депутатском зале несколько диванов друг напротив друга, поставила журнальные столики посередине. Справа сел в центре Хрущев, рядом с ним — Микоян, апоплексичный, с трудом дышащий Козлов, хмурые Косыгин и Кириленко. Напротив разместились Подгорный с Полянским и Воронов со Шверником.

— Где Суслов? — жестко произнес Хрущев, раскладывая на коленях какие-то бумаги.

— Я звонил ему — тихо ответил Подгорный — Он заболел.

— Заболел? От страха обосрался! — хмыкнул Никита Сергеевич.

— Что с Леонидом Ильичем? — твердым голосом поинтересовался Воронов — Он мне звонил с утра…

— Еще разок предлагал тебе поучаствовать в заговоре? — Козлов наклонился вперед, вперил в четверку напротив тяжелый взгляд.

— Какой заговор?! — тут же взвился Полянский — Не было никого заговора! Да, вели разговоры. Но о том, что ты, Никита, зазнался, потерял связь с реальностью. Мнение товарищей ни во что не ставишь и единолично принимаешь важные решения. В каждой бочке — затычка!

— А ну заткнись! — Хрущев ударил кулаком по стеклянному столику, по столешнице побежала внушительная трещина. — Ты уже едешь в столыпинском вагоне. 10 лет на Колыме написано у тебя на лбу!

— Не сметь на нас кричать! — в ответ заорал Шверник. — Ты себя кем возомнил? Сталиным?!

— Да при Кобе вы язык в заднице держали, он бы вас сразу к стенке поставил! — еще больше завелся 1-й секретарь — А я цацкаюсь, разговоры с вами веду…

— Товарищи, товарищи — примирительно произнес Косыгин, достал из внутреннего кармана бумагу и ручку — Давайте вернемся в спокойное русло. Никто не против, если я буду вести протокол?

— Веди — буркнул раскрасневшийся Хрущев, — Кворум есть, открываю заседание. Начнем его вот с этого.

На столик был поставлен диктофон Филипс, включена запись. Раздался хорошо узнаваемый голос Брежнева, потом Семичастного и Шелепина. В тот момент, когда заговорщики начали обсуждать убийство 1-го секретаря вся «левая» четверка членов Президиума побледнела и растеряла весь свой боевой задор. Полянский так и вовсе закрыл лицо руками.