Евгений Красницкий: Отрок. Ближний круг: Ближний круг. Стезя и место. Богам – божье, людям – людское [сборник litres]

– Кондраш, у тебя мечта есть?

– Угу. Выкупиться и артель выкупить. Сам же знаешь.

– Не, Кондраш, это не мечта, это работа, которую сделать надо и сделать можно. А мечта… это вот так, что, может, и не сбудется никогда, а думать об этом все время хочется.

– И у тебя такая мечта есть?

– Угу.

– А про что? Не, Серафим, если не хочешь, не говори…

– Тебе можно, Кондраш… ты поймешь. Как ты про цветок-то…

– Это не я, это регент. Я только повторил.

– А я и повторить не смог бы… Только ты, Кондраш, как от себя рассказывал… Я видел. Чужие слова так не повторяют.

– Вот о любезной-то я и мечтаю, Кондраша.

– А я думал… об ребеночке…

– Ребеночек, Кондраш, само собой… только без любезной… пробовал я уже, ничего путного не выходит…

– Да… а рисковать мне больше нельзя, два раза уже женился… третий раз еще позволят, а потом ни-ни – таинство брака. Да и возраст уже…

– Ну так и что? Баб вокруг мало, что ли? Вон, у тебя по двору чуть не десяток бегает… Хотя… любезная… это да, это, я тебе скажу… И какая ж тебе нужна?

– Сильная!

– Так, не пахать же…

– Духом сильная, Кондраша! Такая, чтобы… такая, знаешь… чтобы робеть перед ней!

– У-у-у… Да таких и не быва…

– Настена!

– И ты пред ней робеешь?

– Бывает, Кондраша, бывает… даже и перед Ягодкой… случалось… только не про меня они. Я о них, как о бабах, и думать-то не могу…

– Да, Серафим, это ты… рубить-колотить… ну надо ж так!

Оба приятеля опять надолго замолчали, а Сучок так глубоко задумался, что даже вздрогнул от голоса Бурея, почему-то вдруг ставшего веселым.

– А и телесная сила – тоже хорошо! Такая, чтобы на руках меня носить могла!

– Да ты спятил!

– Не-а! Вон, позади тебя стоит!

Сучок обернулся – на пороге горницы стояла Алена и делала сразу два дела: крестилась на икону в красном углу правой рукой и выпихивала в сени сунувшуюся вслед за ней холопку левой.

– Здрав будь, Бурей! – поприветствовала богатырша. – И ты… свет очей моих!

– Гы-ы-ы! – приветливо отозвался хозяин дома. – Свет… это лысина блестит!

– Она… – не стала спорить гостья.

Голос и манера говорить вполне соответствовали телосложению Алены. Никто и никогда не слыхал от нее ругательной бабьей скороговорки, да и на визгливый тон она тоже не срывалась, наоборот, чем больше она сердилась, тем более размеренной становилась ее речь, и тем больше опускался ее голос к басовым нотам. Вот и сейчас он звучал так, словно Алена вещала через печную трубу.

– Аленушка… – проблеял Сучок, терзаясь самыми мрачными предчувствиями.

– Поете, значит, соловьи? А Варвара уже все село оббежала! Сучок убился, Сучок убился! Пока меня на огороде нашла, умаялась, еле на ногах стоит.

– Да не убивался я, Аленушка! – возопил Сучок так, словно тонул и звал на помощь. – Из гнезда только выпал…

– Из гнезда? – было заметно, что Алена ожидала чего угодно, но только не такого.

– Ага! – зачастил Сучок. – Из аистового… то есть из аистячьего… аистюч… – он запутался в словах, но увидев, что Алена шагнула в его направлении, взвыл и вовсе дурным голосом, – из аиститскава-а-а!!!

Зачем Бурей вылез из-за стола, что собирался сказать или сделать, так и осталось неизвестным, потому что, запнувшись на первом же шаге, обозный старшина побежал в сторону объекта обожания Сучка, так же, как утром бежал в угол горницы, споткнувшись о лестницу. Для Алены намерения несущейся прямо на нее несуразной туши тоже были загадкой, но действовала она быстро и энергично. Толкнув спиной дверь, она отшагнула в сени, а когда голова Бурея вошла в створ дверного проема, быстро дверь захлопнула.

Бум… дверь содрогнулась, но выдержала – строил себе жилье обозный старшина добротно, Алена тоже не сплоховала – Бурей в сени не вылетел, а отскочил обратно в горницу и с размаху сел на пол.

– Ы!!! – прокомментировал он случившееся, демонстрируя завидную прочность черепа и способность оставаться в сознании даже после таких ударов. – Ы-ы-ы!!!

От серьезной травмы обозного старшину спасло только почти полное отсутствие носа – удар приняли на себя мощные надбровные дуги.

– Не зашибся, Буреюшка? – участливо поинтересовалась гостья, вновь возвращаясь в горницу. – Что ж ты так неосторожно-то?