Владимир Бабкин - Император двух Империй

Фрегаттен-капитан Георг фон Хиппель не был трусом и паникером, но тоскливое чувство безысходности все чаще томило его. И вечернее совещание с адмиралом Сушоном никак не могло добавить хоть немного оптимизма.

Все плохо. Они в ловушке и ловушка эта практически захлопнулась.

Что ж, он знал, когда шел во флот, что весьма вероятно ему придется сложить голову в каком-то морском сражении. Однако, это виделось ему как-то в более героической обстановке. А не в качестве прикованного к стенке Прометея, которому орел нагло и методично выклевывает печень.

Ничего. Они и в этой ситуации дадут бой и покажут, как умеют умирать немецкие моряки. Завтра утром он построит экипаж и обрисует положение. Вызовет добровольцев, а остальным предложит покинуть корабль. В последний бой пойдут лучшие сыны Германии.

Отблеск пламени неясным светом осветил бухту.

— Что там?

— Не могу знать, герр фрегаттен-капитан! Похоже пожар на каком-то складе!

— Так пошлите кого-нибудь на разведку!

— Яволь, герр фрегаттен-капитан!

Вахтенный отправился исполнять приказ.

КРЫМ. ДВОРЕЦ МЕЛЛАС. 6 (19) августа 1917 года.

— Ее Величество спит?

— Нет, Государь. Изволят быть в своем кабинете.

— Хм, понятно. Вот, что, Евстафий. Организуй-ка мне бутербродов там каких-нибудь. И чаю.

— Да, Государь. Сей же час все будет. Куда прикажете подать?

— В кабинет Ее Величества и подавай. Еще распорядись, чтобы и офицерам в штабе тоже кто-нибудь отнес. Им долго сидеть.

— Как прикажет Государь!

Дворец Меллас не настолько уж большой дом, чтобы до кабинета Императрицы пришлось идти долго.

— Привет, солнце.

Я чмокнул жену в губы и устало опустился в кресло напротив. Задаю глупый вопрос:

— Ты чего не спишь?

Маша неопределенно пожала плечами.

— Привет. Разбирала переданные графиней Менгден бумаги касающееся Ведомств Императрицы Марии, отвечала на корреспонденцию…

— Меня ждала?

Она не стала отрицать очевидное.

— Ну, да, и это тоже.

— Совершенно напрасно, любовь моя. Мой кутеж с офицерами мог затянуться и до утра. Ты же знаешь эти наши офицерские попойки!

Жена грустно улыбнулась:

— Да, уж, знаю я ваши кутежи и попойки. У тебя уже черные круги вокруг глаз. Который день света божьего не видишь, все сидишь в своем военном штабе.

Я разумно не стал отвечать ей как-то типа: «на себя посмотри», а постарался отшутиться:

— Что тут поделать, родная моя. Охота, балы и банкеты — главное развлечение монарха.

— А вот насчет твоего царственного румынского собрата я нисколько не сомневаюсь. Сегодня он принимал чуть-ли не парад победы в освобожденном русскими войсками Бухаресте. Уверена, что попойка там и сейчас в самом разгаре.

— Ну, солнце, ты несправедлива к царственному собрату Фердинанду, дай Бог ему всяческого здоровья и прочего в этих делах долголетия. Быть главнокомандующим Румынским фронтом Русской Императорской армии так утомительно.

— Особенно если учесть, что все за него делает генерал Щербачев, а в освобожденный Бухарест наш румынский монарх-полководец прибыл прямо из Москвы, из-за банкетного стола по случаю столь славной победы. Прибыл, даже не заезжая в свой штаб фронта. Впрочем, это все пустое. Ты голоден?

— Зверски! Но, я уже… А, вот и Евстафий, легок на помине!

Мой личный камердинер поставил поднос с «яствами» и обозначил поклон.

— Прошу простить, Государь, на кухне никого не было в этот час. Пришлось управляться самому. Чай и бутерброды, Ваше Величество. Прошу простить за толстые ломти.

— Самое оно сейчас то, Евстафий, самое то…

— Офицерам штаба уже понесли поднос.

— Благодарю.

Повинуясь моему жесту, мой начальник личной разведки тихо скрылся за дверью. Я же жадно вгрызся в безобразный по красоте и сочный по аппетитности бутерброд так, словно сбежал с голодного края. Лишь, спохватившись, предложил, сквозь жевание:

— Поешь… тут на нас обоих.

— Спасибо, мой любимый. Я уже ужинала.

Маша с улыбкой смотрела на меня. Вероятно, есть в коренной и глубинной женской натуре что-то такое, что заставляет получать удовольствие от того простого факта, что твой мужчина ест. Впрочем, мне трудно судить. Да и, честно говоря, совсем не до подобных философических размышлений. Я реально был зверски голоден.

Прожевав очередной кусок, спрашиваю:

— Что там твоя корреспонденция? Есть что-то интересное?

— Получила письмо от Георгия.

— О! Здорово! И что сын?